мне в волосы.
— Пойдем гулять.
— Там ливень, — и в подтверждение моих слов раздается раскат грома.
Дима снова недовольно мычит.
— Тогда пойдем в музей.
— В какой?
— В любой. Здесь их много.
Я смеюсь ему в грудь и льну еще плотнее.
— Дима, шесть утра, спи.
Но Соболев не спит. Он просовывает ладонь под мои шелковые пижамные шорты и сжимает ягодицу. Затем отрывает голову от подушки и целует меня в шею.
— Рядом с тобой очень сложно спать, Белоснежка.
Дима слегка прикусывает мою кожу. Я шумно выдыхаю и ложусь на спину. Соболев тут же перекатывается на меня сверху продолжая целовать и стягивать с меня шорты. Внизу живота уже разлилась сладкая истома. Я набираюсь смелости и стягиваю с Димы боксеры.
В этот раз мне совсем не больно. Ощущения еще ярче, острее. Они накрывают меня с головой, затапливают в пучине блаженства. Я впиваюсь ногтями в плечи Димы, выгибаюсь, стону. Ох, как же это сладко.
Крышу сносит от осознания, что я полностью, всецело принадлежу Диме, а он мне. Сейчас совершенно точно понимаю, что не смогла бы сделать это ни с кем, кроме Димы. Другие мужчины сливаются в серую массу. Для меня есть только Дима Соболев.
Мы валяемся в постели до обеда. Я бы не вылезала из нее целый день, но, когда дождь прекращается, Дима подхватывает меня на руки и несет в душ. Через час мы завтракаем (хотя уже время обеда) в кафе возле отеля и идем в Эрмитаж.
Мой телефон звонит целый день. Обычно я люблю, когда меня поздравляют с днем рождения, но сегодня меня это тяготит. Мне все время приходится отвлекаться от Димы на разговоры и банальные поздравления с пожеланиями счастья и здоровья.
Звонят и родители. Маме я шлю заранее заготовленную в фотошопе фотографию меня, Ульяны и Лили на фоне Исаакия. Ну мало ли, вдруг она все еще не верит, что я с девочками.
Эрмитаж огромен, его не обойти и за неделю. Проблуждав по залам часа четыре и дойдя до императорского трона, мы начинаем искать выход. Нам надо вернуться в гостиницу и переодеться для ужина в ресторане.
Дима забронировал столик в уютном месте на Невском проспекте. В Москве мы тоже часто куда-нибудь ходили после школы, но именно этот ужин и в этом ресторане создают особую романтическую атмосферу свидания.
— Дима, ты подарил мне лучший день рождения в моей жизни, — накрываю своей ладонью его.
— А ты подарила мне лучшие три с половиной месяца в моей жизни.
Три с половиной месяца… Столько мы с Димой вместе. Не много, на самом деле. Но у меня такое ощущение, что мы с Соболевым знаем друг друга всю жизнь. Если и существуют в мире родственные души, то моя — это Дима.
После ресторана мы еще немного гуляем, любуясь белыми ночами, и возвращаемся в отель. Наедине мы не можем оторваться друг от друга. Дима не просто целует меня, а выпивает до дна. Из-за бессонной ночи мы нещадно просыпаем нашу утреннюю экскурсию с гидом по питерским крышам.
И тогда Дима не придумывает ничего лучше, чем самим пробраться на крышу одного из зданий в центре и следовать по соседним, любуясь Питером на высоте птичьего полета.
— Дима, ты так умело перепрыгиваешь с крыши на крышу, как будто знаешь, куда идти.
— Три года назад мы с моим старшим братом ездили на несколько дней в Питер и сами гуляли по крышам. Я сейчас веду тебя тем маршрутом.
Я завороженно смотрю на Диму. Он впервые что-то рассказал мне о своем брате, который, по словам мамы, сейчас находится под следствием. Дима вообще ничего не говорит о своей семье. От него я знаю только, что у него умер папа. Все остальное мне известно от мамы. Мне, безусловно, не важно из какой Дима семьи, кто его мать, но хотелось бы узнать о нем больше. И, в первую очередь, узнать от самого Димы, а не от третьих лиц. Но я не хочу лезть с неудобными вопросами. Чтобы отвлечься, достаю из сумочки телефон и делаю с Димой селфи на фоне речного канала.
С крыш нас прогоняет дождь. Мы идем греться в уютную кофейню, а когда ливень заканчивается, отправляемся гулять по улочкам центра. Мне неприятно думать, что завтра в обед у нас поезд обратно. Хочется остановить время и остаться с Димой в этом моменте.
Надо думать, как нам быть дальше. Прятаться и скрываться от мамы я больше не хочу. Папа мои отношения с Димой одобряет, возможно, с его поддержкой мне удастся противостоять родительнице. Все сложно, и эти мысли портят мне настроение, поэтому я отгоняю их подальше.
На следующий день с большой тоской и разочарованием мы выселяемся из гостиницы и едем на вокзал. Четыре часа до Москвы пролетают ужасно быстро.
— Когда мы снова увидимся? — с надеждой спрашиваю Диму, когда выходим на перрон.
Он притягивает меня к себе за талию и крепко целует.
— В любой день, когда ты сможешь.
— Теперь мама за мной меньше следит. Может, завтра?
— Давай завтра.
— А ты позвонишь мне сегодня перед сном?
— Конечно.
Дима катит мой и свой чемоданы к выходу из вокзала.
— На чем ты поедешь домой? — спрашиваю Диму.
— Мне надо к заказчику. Тебе взять такси?
— Не надо, меня сейчас папа встретит.
Дима застывает на месте, как вкопанный.
— Ты не говорила, что тебя будут встречать родители.
— Папа написал мне сегодня утром, что хочет меня встретить. Он знает про нас. Он же отмазал меня перед мамой, ну я тебе рассказывала.
Дима по-прежнему не шевелится, и тут я за его спиной замечаю отца.
— Пап! — кричу и поднимаю вверх руку.
Отец машет мне в ответ и
