— Я провел ее в столовую, потому что в гостиной не горит камин.
Родон встал, сделал один, второй неверный шаг, не зная, на что решиться. Наконец он произнес, стараясь справиться с волнением:
— Приведите ее сюда.
И повернулся ко мне, театрально разведя руками.
— Понятия не имею, что это значит.
— Пожалуй, мне пора, — проговорил я, торопливо направляясь к двери.
Однако Родон схватил меня за руку.
— Нет! Ради бога! Ради бога, останьтесь и поддержите меня!
Он так сжал мою руку, что мне стало больно, и взгляд у него сделался диким. Куда только подевалась олимпийская невозмутимость Родона?
Я отпрянул от него и встал по другую сторону камина — мы были в музыкальной комнате, где находились рояль и книги. И тут в дверном проеме показалась миссис Драммонд. Ее нежно-розовые щеки были сейчас почти белыми, и она смотрела на меня укоризненно. Взгляд больших глаз словно говорил: «Зачем вы тут? Зачем вы тут?» Мне же ничего не оставалось, как отвечать ей безмолвным взглядом. Она накинула черную шаль, которую я не раз видел, поверх черного длинного платья.
— Родон! — произнесла она, поворачиваясь к нему и вычеркивая меня из своего сознания. Хокен бесшумно притворил дверь, но я знал, что он никуда не ушел и внимательно прислушивается, словно ястреб.
— Садитесь, Джэнет, — пригласил ее Родон с кислой улыбкой, от которой он, растянув губы, не смог сразу избавиться, так что его лицо производило весьма странное впечатление, словно ему никак не удавалось ни надеть, ни снять маску. Конфликтующие между собой выражения сосуществовали одновременно.
Шаль соскользнула с опущенных плеч женщины, белые пальцы были крепко сцеплены, и миссис Драммонд не сводила с Родона ужасного взгляда. Я решил двигаться к двери.
Родон поспешил за мной.
— Нет, не уходите! Не уходите! Я очень прошу вас, не уходите, — проговорил он с нешуточным волнением.
Я поглядел на нее. Она хмуро, безрадостно глядела на него. Меня она как будто не замечала. Не могла простить мне моего существования на земле. Крадучись, я вернулся на свое место за кожаным креслом, таким образом спрятавшись от обоих.
— Джэнет, садитесь, — повторил Родон. — Будете курить? Что-нибудь выпьете?
— Нет, благодарю! — ответила она, словно не знала других слов. — Нет, благодарю.
И опять остановила на нем тяжелый, не предвещающий ничего хорошего взгляд.
Родон предложил ей сигарету, и у него дрожали руки, когда он протягивал ей серебряную сигаретницу.
— Нет, благодарю! — вновь пробормотала миссис Драммонд, по-прежнему не сводя с него сумрачного тяжелого взгляда и даже не посмотрев на сигаретницу.
Родон отвернулся и, чтобы потянуть время, закурил, стоя к гостье спиной, словно хотел спрятаться от направленного на него взгляда. Потом, не забывая о предосторожностях, двинулся за пепельницей и так же осторожно поставил ее рядом с собой — все время стараясь не смотреть на Джэнет Драммонд. А она стояла, сцепив пальцы, прекрасные полные руки были прижаты к бокам. Она ни на секунду не сводила с Родона глаз.
На мгновение он зачем-то оперся локтем на каминную полку — но тотчас, содрогнувшись всем телом, позвонил в колокольчик. На мгновение Джэнет Драммонд перевела взгляд с лица Родона на его средний палец, жавший на кнопку звонка. Все застыли в напряженном ожидании, сменившем напряжение предыдущих минут. Мы ждали. Никто не пришел. Родон позвонил еще раз.
— Интересно! — пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. Обычно Хокен не нуждался в напоминании. Не будучи женщиной, Хокен спал под крышей Родона, поэтому для этой задержки не было оправданий. Напряжение немного ослабло из-за новых обстоятельств. Мрачный взгляд бедняжки Джэнет несколько, так сказать, смягчился, стал рассеянным. Куда подевался Хокен? Родон позвонил в третий раз, задержав палец на кнопке. Джэнет больше не была в центре его внимания. Куда подевался Хокен? Этот вопрос становился все более насущным.
— Посмотрю в кухне, — предложил я, устремляясь к двери.
— Нет-нет, я сам, — возразил Родон.
Но я уже был на пути в кухню — Родон не отставал от меня.
Кухня была чистенькой и веселой, но там никого не было. На столе стояли бутылка пива и два стакана. Для Родона его кухня была таким же незнакомым местом, как для меня — он никогда не заходил во владения слуги. Однако мне показалось странным, что бутылка пустая, а из обоих стаканов явно пили. Но Родон, похоже, этого не заметил.
— Очень интересно! — сказал он, имея в виду отсутствие слуги.
В эту минуту мы услышали шаги на лестнице, и, когда Родон открыл дверь, увидели Хокена, спускавшегося с охапкой постельного белья.
— Чем вы занимаетесь?
— Я… — Хокен помолчал. — Я решил проветрить чистое постельное белье, чтобы… чтобы был полный порядок.
Хокен вошел в кухню. У него было очень красное лицо, глаза блестели, волосы были взъерошены. Он начал раскладывать белье на стульях.
— Надеюсь, я ни в чем не провинился, сэр? — спросил он с обаятельной улыбкой. — Вы звонили?
— Три раза! Оставьте простыни и принесите нам шипучее вино.
— Прошу прощения, сэр. В передних комнатах звонка не слышно, сэр.
Он говорил чистую правду. Небольшой дом был, по-видимому, построен для очень нервного человека, так как помещение для слуг плотно закрывалось, двери были даже обиты войлоком.
Родон не произнес больше ни слова о простынях, но лицо у него стало очень осунувшимся, такого прежде с ним не случалось.
Когда он вернулся в музыкальную комнату, Джэнет стояла у камина, положив руку на каминную полку. Она в недоумении повернулась к нам.
— У нас есть шипучее вино, — сказал Родон. — Давайте вашу шаль.
— А где был Хокен? — насмешливо спросила Джэнет Драммонд.
— Занимался наверху какими-то делами.
— До чего занятой человек! — усмехнулась она и опустилась на краешек кресла, в котором сидел я.
Когда Хокен явился с подносом, она сказала:
— Я не буду пить.
Родон посмотрел на меня, и я взял бокал. Словно о чем-то догадываясь, Джэнет смерила вопросительным взглядом красного, с блестящими глазами Хокена.
Слуга ушел. Мы выпили вино и вновь ощутили неловкость.
— Родон! — вдруг проговорила она, словно наставляя на него револьвер. — Алек вернулся сегодня… таким расстроенным я еще его не видела; он хотел переспать со мной, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Я так больше не могу… Я люблю тебя, и мне… мне тошно, когда Алек приближается… А когда ему противоречат, он становится опасным — тем более, если он возбужден. Вот я и пришла к тебе. Не знала, что мне делать.
