асфальтовому тротуару вглубь двора между двух бараков. Этот небольшой двор все еще не расселен, хотя документы давным-давно готовы, но администрация города не торопится ставить финальную точку. Именно здесь среди полуразрушенных домов с плесенью и трещинами на стенах живут мои родители. Здесь жила и я, пока не встретила Андрея и не переехала к нему. Это место как гниющая рана не заживает, и мне все еще стыдно говорить людям, где я выросла. Я даже Андрея сюда ни разу не приглашала, да и он не стремился знакомиться с моей семьей. Наверное, у меня самые странные отношения с парнем, но я уже успела смириться с этой мыслью. Впрочем, это не мешает мне солгать и Булату, назвав ему неверный адрес.
Да, я стыжусь места, в котором росла. И я не хочу возвращаться сюда.
Остановившись перед покосившейся коричневой дверью, еще крепче сжимаю ремешок сумки и, выдохнув, направлюсь в подъезд, который насквозь пропитался запахами сырости и разрухи. Под ногами хрустит битое стекло. Это мир, от я которого бегу, но который упрямо меня не отпускает.
– Привет, мам, – тихо произношу, рассматривая сгорбившуюся женщину с засаленными волосами, которая стоит у окна и держит в руках дотлевающую сигарету.
– Ну, привет, пропажа, – ворчит она и сбивает пепел в банку из-под пива. – Явилась – не запылилась.
Вхожу в родную квартиру почти на цыпочках. Почему-то кажется, если я издам хоть звук, ловушка за моей спиной захлопнется, и я уже никогда не выберусь наружу. Смотрю на маму, на вытянутый халат серого цвета и припоминаю, что подарила его около года назад, и изначально он был светло-персикового оттенка. Качаю головой, прогоняя прочь ненужные мысли.
Они взрослые люди. Они сами могут решить свои проблемы.
Света заблуждается, считая, что мои родные могут вылезти из того болота, в котором они оказались. Я смогла, потому что очень этого хотела, они же смирились и приняли свою судьбу, перестав сопротивляться.
– Где папа?
– Там, – машет рукой мама, показывая на комнату.
Украдкой заглядываю внутрь, зная наперед, что меня ждет. Отец спит на диване. Майка задралась, штаны сползают, одна нога свисает на пол. Все как обычно.
– Уже? – шепчу, обращаясь к маме, которая ждет меня на кухне.
– А как же! – ворчит она. – С утра наклюкался с дружками.
Она даже не злится. Просто устала. И я ее понимаю как никого другого. Я тоже устала видеть отца таким и даже пыталась вытащить его из бутылки, помогая маме периодически его кодировать. Последнюю процедуру полностью оплатила из своих денег, но это не помогло. Он опять пьет. И неизвестно, какая именно чекушка станет в его жизни последней.
Я опускаюсь нас табуретку рядом со столом, а мама, торопливо ополоснув руки, достает чашку и наливает в нее кипяток. Закинув туда же пакетик чая, она ставит чашку передо мной.
– Я думала, ты пораньше приедешь.
– Извини, – произношу, рассматривая, как темнеет вода. – У меня экзамены на носу. Еще и защита. Почти нет свободного времени.
– Ну-ну, студентка ты наша, – она вновь ворчит, но в голосе все же слышится что-то еще. Не хочу надумывать, поэтому просто принимаю мнение мамы как таковое и спорить не буду.
Она не хотела, чтобы я поступала в институт. Да и чтобы я после девятого класса продолжила учебу. Она видела мое будущее в ПТУ, а потом на каком-нибудь заводе. Институт для нее был недосягаемой мечтой, а аспирантура, куда я планирую поступать, и вовсе запретная тема. Но я несмотря на то что всю жизнь сражалась, чтобы отстоять свое решение, не намерена сейчас сдаваться. И мама знает, что спорить со мной бесполезно.
– Я принесла немного денег, – произношу тихо, чтобы отец ненароком не услышал, если вдруг проснется, и, открыв сумку, достаю кошелек. Вынимаю несколько крупных купюр и быстро передаю маме.
Она не отказывается. Никогда. Да и не спрашивает, где я беру деньги. Кое-что я заработала сама, а кое-что откладывала из тех денег, которые мне давал Андрей. Как бы я ни хотела быть полностью независимой, но я все еще связана с другим человеком невидимой цепью.
– Может, обои вам поклеить? – я бегло осматриваюсь по сторонам, чтобы только не видеть, как мама пересчитывает купюры.
– Да не надо. Само отвалится. А там глядишь и переедем.
Я улыбаюсь, хотя верится с трудом, что в этом году их расселят. Впрочем, так мама утверждает уже года три.
– Но если надумаешь, скажи. Я приеду обязательно, поклею сама.
Она ехидно усмехается.
– Хахаля своего приведи, пусть поможет будущей теще.
– Мам, – вздыхаю, покачав головой. – Андрей. Его зовут Андрей, и он точно не будет клеить обои.
– Почему это? Руки не из того места растут?
Я хочу ответить, что Андрею не нужно самому напрягаться, чтобы сменить кран или поклеить обои. Для этого есть наемные работники, которым Андрей без проблем оплатит работу. Но при маме не хочу заикаться об этом, иначе она расценит мои слова неверно. Или вовсе решит, что я с Андреем лишь потому, что он может вытащить меня из нищеты, в которой погрязли мои родители.
– Да, не из того. Лучше уж я сама, – усмехаюсь, ловко вытаскивая чайные пакетик из чашки.
– Вот, держи, – мама игнорирует последнюю фразу, передавая мне открытую упаковку с крекерами.
Мы садимся пить чай и болтаем обо всем, что может прийти в голову. Мама в основном то и делает, что жалуется на отца, который беспробудно пьянствует. И на работу, где получает копейки или на своих более удачливых родственников. Она жалуется на соседей, которые чуть не устроили пожар на прошлых выходных. Даже вспоминает водителя, который обрызгал ее из лужи еще в марте. Она просто жалуется, потому что иначе не умеет жить. А я не хочу так…
Не хочу жить в бесконечном круговороте обвинений, поэтому терпеливо выслушиваю, ни разу не позволив себе лишнего слова. А когда наступает пора уходить, крепко обнимаю маму и выскальзываю за порог, чтобы на прощание вдохнуть затхлый запах подъезда и мысленно приободрить себя: у Андрея мне живется намного лучше. Андрей хороший.
Возвращаюсь поздно. По пути захожу в продуктовый магазин за покупками. Но стоит мне оказаться в квартире и поставить тяжелый пакет у стены, пока переобуваюсь, с упреком на меня набрасывается Андрей.
– Где ты была?
Я вздрагиваю, резко подняв голову и выпрямившись.
– У родителей. Я же написала тебе.
Он хмурится, достает телефон и, прочитав сообщение, отмахивается.
– В следующий раз позвони, а не пиши, – отчитав меня как ребенка, он уходит, а я продолжаю стоять в коридоре и
