Лицо сержанта стало еще более невозмутимым.
— Вы не очень хорошо знакомы с этой леди, сэр, не так ли?
— Что дает вам основания так думать, сержант?
— Очевидный факт, что вы даже не знаете ее имени. Она предпочла написать его для меня, хотя в комнате, кроме вас, никого не было.
— Что ж. — Он снова раздраженно усмехнулся. — Но мужчине не обязательно спрашивать имя девушки, с которой он намеревается провести вечер.
— Возможно, что и так, сэр, но… надеюсь, вы понимаете, что я должен задать этот вопрос: вы абсолютно уверены в том, что леди попала в вашу квартиру снизу, а не сверху?
— Вне всяких сомнений.
Хилма была поражена уверенностью его слов. Откуда такая уверенность? Неужели в нем не зародилось никаких сомнений на ее счет? Ситуация была более чем странная.
Возможно, сержант также нашел ее необычной, потому что осторожно спросил:
— А почему вы так уверены в этом?
— Потому что я наблюдал за тем, как она поднималась сюда. Мы договорились… о времени ее прихода, что я буду ждать ее у окна сразу после того, как часы на церкви пробьют половину одиннадцатого. Все так и было. Я следил за тем, как она поднималась снизу. Кстати, в квартире мистера Мартина горел свет, а в связи с тем, что вы там обнаружили, полагаю, что горит и сейчас. Моя гостья вряд ли могла вылезти из освещенного окна, не рискуя быть замеченной.
— Спасибо, сэр. Вы говорите, что в 10. 30 в окне наверху горел свет?
— Да.
— Вы подтверждаете это, мадам?
— Да. Я обратила на это внимание, потому что… потому что свет облегчил мне мою задачу: он усиливал темноту на лестнице.
— Понимаю. И ни один из вас не слышал в течение вечера какого-нибудь подозрительного шума наверху?
— Нет, — разом ответили они, и на лице сержанта появилось выражение, говорившее: «наверное, слишком были заняты».
Хилма с грустью подумала, что с невероятной быстротой превращается в особу с весьма сомнительной репутацией. Но в данной ситуации это было лучше, чем признание в том, что она лезла по пожарной лестнице именно в квартиру убитого…
Сержант уже просматривал свои записи и, казалось, подошел к концу своего допроса.
— Думаю, на данный момент все, — как бы подытожил сержант, закрывая блокнот. — Я должен попросить вас еще полчаса никуда не уходить, пока мы не закончим предварительный опрос всех жильцов.
— Хорошо.
Когда он уже повернулся уходить, Хилма нашла в себе мужество спросить:
— Скажите, сержант, моя семья непременно узнает об этом? Вы понимаете, что я… что будет, если ей это станет известно.
— Да, конечно. — Сержант внимательно и серьезно посмотрел на нее. — Пока я не могу ничего вам ответить, мадам, потому что, сами понимаете, это зависит от того, как быстро пойдет расследование. Но можете быть уверены, что мы не стремимся доставлять неприятности, если этого можно избежать.
— Я вижу. Спасибо. Конечно, я понимаю, что вся эта ситуация производит на вас странное впечатление. Я имею в виду… странное стечение обстоятельств…
— Осмелюсь заметить, что это не единственная странная вещь, произошедшая в этом доме, — сухо ответил сержант перед тем, как окончательно удалиться.
После его ухода воцарилось молчание. Хилма первая нарушила его:
— Я очень, очень сожалею. Не знаю, что и сказать вам.
— Моя дорогая, но это вряд ли ваша вина.
— Нет, моя. Я вломилась к вам. Пусть не намеренно, но я влезла в вашу квартиру и навлекла на вас все эти неприятности.
— Но это я настоял на том, чтобы вы остались поужинать со мной.
— Да, но вам не пришлось меня долго уговаривать.
— Да, Милая, — с улыбкой сказал он. — Но, как мне помнится, вы все-таки пытались возражать, и я ужасно боялся, что вы скажете «нет».
Она с огорчением посмотрела на него, потом тоже слегка улыбнулась.
— Нам просто не повезло. — Он пожал плечами. — Но по крайней мере, этим разрешилась проблема письма.
— О! — Внезапный испуг появился на ее лице. — Что теперь с ним будет?
— Я полагаю, что полиция заберет все письма этого джентльмена, но, как правило, подобные письма подписываются только именем, не так ли?
— Да. Но у меня необычное имя.
— Какой-нибудь адрес есть на письме?
— Нет.
— И на нем стоит дата пятилетней давности?
Она кивнула. И вдруг лицо ее озарилось:
— О Боже! Как я могла забыть это… оно подписано шутливым прозвищем, которым меня все тогда звали, а не моим настоящим именем.
Он улыбнулся.
— И все-таки вы боялись, что ваш жених увидит письмо?
— Он тоже знает это прозвище. А кроме того, он узнал бы мой почерк.
— Милая, а вам не кажется, что вы поступили довольно опрометчиво, предоставив нашему другу сержанту образец вашего почерка?
Она почувствовала, что он огорчен тем, что даже в такой ситуации она не захотела открыть ему свое имя.
— Нет. Я написала все печатными буквами. Ее сообразительность позабавила его.
— Разумеется, чтобы было разборчивее?
— Совершенно верно, — улыбнулась она в ответ.
— Так что теперь нет никаких оснований опасаться, что полиция может связать это злополучное письмо с вами?
— Абсолютно никаких.
— Что ж, тогда, моя дорогая, вы можете чувствовать себя свободной от шантажа. Я только надеюсь, — мрачно добавил он, — что нас не коснется другое подозрение.
— Вы думаете, это возможно?
— Да нет, не думаю. Просто очень жаль, что пришлось воспользоваться пожарной лестницей. Вот и все.
Хилма подошла к нему и почти робко коснулась его руки.
— Вы ведь правда не подумали… даже ни минуты не сомневались, что я могу иметь к этому какое-то отношение?
Он поднес ее руку к своим губам.
— Нет, Милая. Такая недостойная мысль даже не пришла мне в голову.
— А могла прийти.
— Нет, у меня ведь кроме слепой веры есть еще и здравый смысл. — В глазах его запрыгали чертики. — Если бы вы убили кого-то наверху, вряд ли бы полезли на обратном пути в другую квартиру, чтобы взломать еще чье-то письменное бюро.
Она засмеялась.
— Думаю, что нет. — Лицо ее стало серьезным. — Но мы с вами упустили самый неприятный момент в этой истории, — воскликнула она. — Этот ваш сосед действительно двоюродный брат вашей невесты?
— Да.
— И что теперь он сделает?
— Ну, по крайней мере, он не шантажист.
— Но он был крайне возмущен… шокирован тем, что увидел. Это буквально было написано на его лице. Он может решить, что его долг рассказать об этом вашей невесте.
— Может быть.
— Но этого нельзя допустить. Вы должны разрешить мне все ему объяснить.
