Затмение
Айя Субботина
глава 1
— Я слышала, «Тихий сад» кто-то купил, — говорит почтенная тали’са[1] и почему-то смотрит на меня, а не на свою соседку, как будто догадывается, что к чему. — Интересно, кому понадобилась старая груда камней и пыли?
— И призраки, — просыпается ее соседка, которая всю дорогу, пока мы медленно едем в покачивающемся дилижансе, только то и делала, что зевала. Не уверена, что она хотя бы пыталась вникнуть в истории о внуках, нерадивой жене любимого сына, о том, что в Фрибурга[2] совсем перевелись добросовестные пекари и что на именины ее матери доставили черствые булочки с изюмом.
— И еще всякая чертовщина, — оживляется тали’са, когда понимает, что ее болтовня нашла благодарные уши. — И вообще, говорят…
Дилижанс резко останавливается, и почтенные дамы очень даже непочтенно и почти хором поминают бесов строго по именам и в алфавитном порядке. Я с трудом сдерживаю улыбку и замечаю, что четвертый пассажир внутри душного салона — молодой мужчина в наглухо надвинутом на глаза капюшоне — поворачивает голову в мою сторону. Тоже только что проснулся? Или притворялся, что спит?
Из нас четверых он выглядит «лишним звеном». Поездка в дилижансе класса «люкс» — удовольствие не из дешевых, а этот «случайный» пассажир одет в какую-то рвань, и его сапоги до самого голенища перепачканы красной пылью с рудников. Может быть, он тоже хочет вернуться не через главные ворота? Бежит от чего-то? Каторжник? Словно прочитав мои мысли, незнакомец лениво потирает запястья, скрытые за высокими печатками. Его лица не видно, но улыбка в клочьях неопрятной бороды хищная и смелая. Дерзкая настолько, что хочется фыркнуть ему в лицо. Но я ведь всего лишь молодая женщина с неопределенным статусом и происхождением. А что делают молодые девушки в наше время тайных балов, закрытых маскарадов и ночных праздников с фонтанами из лучших сортов «пряной благодати»? Правильно: оценивают перспективу и улыбаются в ответ. Или морщат носик. Все зависит от количества «перспективы» в кошельке незнакомца.
Я чуть наклоняю голову в приветственном поклоне, обозначая свое «Я вижу, что ты следишь» и он отвечает тем же. Даже не пытается сделать вид, что оказался здесь случайно. Это немного задевает, ведь мое возвращение не должно было стать достоянием общественности. Интересно, сколько он получает, вынюхивая и высматривая? Смогу ли я заставить его замолчать?
— Приехали! — громко кричит возница, и незнакомец ловко для своего немалого роста и отнюдь не щуплого сложения открывает дверцу и выпрыгивает наружу.
Я не успеваю следом, потому что на моем пути уже топчутся тетушки-наседки, и они явно не спешат. Барахтаются в пышных юбках, багровеют от натуги и хором вспоминают времена, когда даже голодранец знал о том, что почтенной тали’се положено подавать руку и выстилать плащ.
Сколько они так копошатся? Достаточно, чтобы к тому времени, когда я оказываюсь на улице, незнакомца уже и след простыл. Я верчусь на месте, пытаясь угадать на себе пристальный взгляд из укрытия. Когда много лет изо дня в день ждешь удара в спину, невольно учишься подмечать малейшие детали, каждую мелочь, которая выбивается из общей картины. Этот мужчина был мазком масляной краски на пастели с морским пейзажем. Но, как бы там ни было, его здесь уже нет.
— Дэш, — привлекает внимание Грим — мой телохранитель. — Что такое?
Он пристально следит за моим взглядом, и я знаю — стоит лишь моргнуть, и этот восточный акробат с повадками ягуара устроит настоящее побоище. Я дважды видела его в деле: первый раз на арене в цирке, где он устраивал шоу за кусок черствого хлеба и «щедрую» порку хозяина, и второй — когда купила его, вручила ключ от ошейника и предложила самому забрать свою свободу. Не уверена, что хочу увидеть это еще раз. Кто знает, скольких посланных по мою голову убийц он успел отправить на тот свет? Точно не я.
— Здесь был мужчина, — говорю я, напрягая зрение, чтобы высмотреть хотя бы пыль на дороге. — Вышел первым. Ты не мог его пропустить.
Грим немного хмурится и отрицательно мотает головой. Даже не буду пытаться его разубеждать, потому что мой телохранитель излишне болезненно реагирует на все, что может поставить под сомнение его безупречное владение темным ремеслом. Он бесконечно предан мне и до сих пор отказывается брать плату за то, что и днем и ночью бережет меня от тех сил, которые поклялась стереть ДэшМеррой с лица земли.
— Показалось, — пожимаю плечами я.
Всю дорогу, пока я ехала одинокой путешественницей, Грим следовал за дилижансом верхом. Может показаться странным и даже неразумным путешествовать вот так, когда за мою голову уплачено ценой красными королевскими «буйволами», но я знаю, что с моей головы и волос не упадет до тех пор, пока бьется сердце моего верного Грима. К тому же его вид слишком экзотичен и грозен, чтобы таскать его за собой в открытую и пугать почтенных матрон. Он-то никак не вписывается в образ брата или жениха.
— Показалось? — переспрашивает Грим, пока мы идем по мостовой прочь от почтовой станции. До главных ворот столицы полчаса пешком — и я хочу использовать это время, чтобы еще раз напомнить себе, кто я и почему добровольно сую голову в волчий капкан. — Говорил, что плохая идея, Дэш.
— Плохая идея — родиться мной, — улыбаюсь в ответ.
— Или теми, кто стоит у тебя на пути? — переиначивает Грим. Он всегда все переиначивает, как будто я какая-то принцесса.
Хотя, погодите-ка? Я ведь и есть принцесса. Без короны, без фамилии, без трона. Принцесса Пустоты. Пока что сгодится и такой титул.
У Грима приятный мягкий акцент жителя восточного континента, в точности под цвет его мягкому загару и темно-шоколадным волосам. И он, поверьте, безупречно красивый мужчина. Даже я порой ловлю себя на том, что просто любуюсь им, когда он каждое утро занимается своим странным восточным искусством боевого танца. В рассветной дымке он похож на божество своего народа: то, что превращается в дракона на погибель всем врагам. Хоть это и всего-то красивая легенда.
Мы медленно идем вперед, и, когда начинает сыпать снег, Грим заботливо укутывает мои плечи в плащ и набрасывает капюшон. Мотаю головой, чтобы избавиться от тряпки на голове.
— Пусть, — останавливаю моего верного спутника. — Хочу снега. Сто лет его не чувствовала.
Когда оказываемся у ворот, редкая снежная крупа превращается в настоящий снегопад: густой, тяжелый, который оседает на плечах и волосах. Очередь из тех, кто желает попасть внутрь, просто огромная, но нам не нужно ждать. Медленно иду вдоль вереницы крестьян, купцов на телегах, торговцев маслом и мехами. Ничего не меняется, даже обидно.
— Вход по пропуску, — говорит секретарь и смотрит на меня сквозь очки. Одно стекло треснуло и явно мешает ему, но ведь без этой ерунды на носу он точно не будет выглядеть таким солидным. На что только не пойдешь ради маскарада? — Или… — Он кивает на ларец для дорожных взносов.
— Прошу, — протягиваю грамоту и, пока он вчитывается в буквы, стряхиваю «белую шапку» с волос. На самом деле читать там нечего, ведь весь смысл в подписи и высочайшей печати, но я даю ему совершить этот обязательной ритуал надругательства и превосходства. Я столько лет ждала, что еще один чинуша на дороге — всего лишь камешек, который я вполне могу и обойти.
Секретарь старательно рассматривает печать, чуть не носом тычется в сургуч с оттиском трехголовой гидры. И не найдя повода придраться, снова смотрит на меня, явно недовольный, ведь с тех, кто водит дружбу с Трехголовой гидрой, лучше не пытаться вытрясти пару монет в обход ларца. Но мне нетяжело. Зачем портить человеку день? Делаю незаметный жест Гриму — и он брезгливо кладет на стол пару серебряных монет.
— Обязательно идти у них на поводу? — спрашивает без намека на раздражение, хоть мы оба знаем, что в его жизни подобные люди сыграли роковую роль.
— Это просто серебро, Грим, — отвечаю я — и тону в ворохе городских запахов.
