Хозяйка Мерцающего замка - Марина Михайловна Ли

Тех времен, когда человечество предполагало себя единственным разумом во Вселенной, я не застала, хотя дедушки (обе мои бабки, к сожалению, покинули этот мир ещё до моего рождения) с охотой делились воспоминаниями о своём детстве. Не представляю, чему там можно было верить, а чему нет. Некоторые вещи казались откровенно смешными.

– Инопланетяне? – хохотала я, как безумная, когда дед Артур травил байки про НЛО и прочую чушь, а уж когда он пытался описать этих самых инопланетян, так дело вообще до истерики доходило, мы с Эдом аж повизгивали от смеха. А дед рассказывал страшным шёпотом:

– Их звали греями. От английского слова grey, что в переводе означает «серый».

– Деда! – возмущался Эд. – Ну, хоть ты-то меня английскому не учи! Я и так его лучше всех в классе знаю!

Но дед, величайший мастер в вопросе игнора, невозмутимо продолжал, понизив голос до зловещего шёпота:

– И кожа у них была серая-серая, аж зелёная… – Это цитата, ежели что. – Липкая, как болотная жижа, и холодная. Бр-р-р-р! Дряблое, рыхлое тело, гигантская голова с огромными раскосыми глазами, чёрными и мёртвыми, как у акул, а вместо рта жуткая щель, из которой раздавался пугающий, потусторонний свист… На руках у них были короткие, бескостные пальцы, что шевелились будто жирные черви, а на ногах длинные, с чёрными когтями… Или наоборот? Шурка, ты не помнишь?

Дед Шура поднимал голову от газеты и, не вынимая трубки изо рта, ворчал:

– А хер их дери, этих инопланетян… – но тут же спохватывался и исправлялся:

– Детки, «хер» – не очень хорошее, хоть и вполне себе литературное слово, я сам в словаре проверял… Но, от греха подальше, при маме вашей его лучше не повторять. А что до инопланетян… Так это ж всё гипотетически. Условно, стало быть. На самом-то деле, никто же ни в чём толком не был уверен. Хотя американцы, кажется, одного поймали…

Ну, умора, говорю же! Поймали, как же! Да разве саламандру поймаешь (а по дедовским описаниям, их загадочный грей был чистый саламандр, без всевозможных примесей), если он сам этого не захочет? Видать, умирать пришёл, вот его древние военные и взяли. Ну, то есть специально в плен сдался, как разведчик. У каждого саламандра девять жизней – это любой младенец знает, – а потратить одно из своих воплощений на благо своего мира у них вообще за честь считается, которой не каждый достоин. Вопрос в другом. Неужели салы уже тогда умели проникать на нашу территорию? Или это получилось случайно? Ведь Отражения впервые открылись намного позже и вовсе не в их мир, а в солнечную реальность Фенексис, где жили гордые бессмертные птицы с огненным оперением и омерзительным характером. Ну, то есть в птичьем обличье они были ничего себе такие, вполне терпимые, потому как не говорили, только пели очень красиво, а вот в человеческой форме… обнять и плакать. Да даже мой Эд, вот уж где заносчивый говнюк, в тот день, когда поступил в Университет Авиации и Отражений, набрав на вступительных экзаменах рекордное количество баллов, казался на их фоне белым и пушистым зайчиком.

Кстати, ни саламандры, ни фениксы, ни остальные полсотни основных разумных видов и их потомков инопланетянами всё же не были. Иномирянами – да. Но это же совсем другое! Тут ни ракет, ни космических кораблей строить не надо: просто открываешь нужную дверь Отражения, и готово дело:

– Приветствую вас, иной народ. Не бойтесь! Мы, люди Земли, пришли к вам с миром!

Именно с этими словами президент Контар обратился к первым встреченным им фениксам. Представляю, как их перекосило от этих слов. Это где это видано, чтобы огненные бессмертные птицы кого-то боялись?

Разве что выглядеть глупо в глазах других…

Впрочем, я забегаю вперёд. В ту пору, когда наши с Эдом дедушки рассказывали нам о своём детстве, о фениксах, как и о прочих иномирянах я думала исключительно в контексте своей будущей профессии, ибо сколько себя помню, мечтала, как папа, стать навигатором Отражений. Регулировать окна между мирами, открывать проходы людям и нелюдям, выстраивать трассы… Я, кстати, в одних навигаторов всё детство и играла: обходила подводные камни, боролась с магнитными бурями, выручала попавших во временные петли путешественников… Эх, счастливые были часы. Жаль, что пролетели так быстро…

А в УАиО я поступила, к тому же набрала на три балла больше, чем Эд, что не добавило мне популярности среди одногруппников. Понятное дело, учились-то в Университете  Авиации и Отражений на девяносто девять целых и девять десятых процента мужики, а тут какая-то сопливая девчонка их обставила. Непорядок!

То есть, не так. Студенток у нас было довольно много. Не половина, конечно, процентов сорок, но все на Авиации, а вот на Отражениях – раз-два и обчёлся. Я с Мотькой, Матильдой, то есть, Инесса – она с братом моим вместе училась, да Шемеи с пятого курса, но та с нами не зналась. Так, здоровалась разве. И то без особой охоты.

Не представляю, какие сплетни ходили по университету о старшекурснице, я не вдавалась, если честно, но про нас с Мотькой и Инесской чего только не сочиняли! Они, само собой, поступление в институт насосали. Экзамены и зачёты, кстати, тоже по этому же принципу сдавались, как говорится, зачем придумывать велосипед, или если сработало один раз, то почему бы не попробовать снова.

Ну, а меня, ясное дело, отец пропихнул. Или мать – тут мнения расходились. Мама у меня тогда ещё из универа не ушла и на кафедре социологии докторскую дописывала. Между прочим, о том, что она и Эду оказывала помощь при поступлении, никто не вякал, лишь моё имя склоняли так и этак.

Но так как всё своё детство я пропадала в квартире, пропитавшейся запахом тяжёлого табака деда Шурки, генерала МВД в отставке, и наполненной густым басом второго моего прародителя, Артура – профессора культурологии и религиоведения, – чужое мнение меня всегда волновало постольку поскольку, поэтому и досужие сплетни мне были глубоко и основательно побоку. Меня всё больше учеба волновала – нельзя же было упасть в грязь лицом после такого триумфального поступления…

Нет, мальчиками, конечно, я тоже интересовалась. А как иначе? Я молодая, дурная, с ветром в голове, а