Клара Колибри
ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРТЫ
Пролог
Я напивалась вот уже час. А может и больше. В подпитии есть такое ощущение, что время начинает течь иначе. Вот только что оно было резиновым, а далее пустилось вскачь, могло замереть, от слова «совсем», и следом сразу совершить прыжок. Или так казалось только тем, кто напивался в одиночестве? Затруднялась с этим вопросом, потому что вообще-то обычно я непьющая и накачивала себя спиртным в полутемной пустой квартире впервые. И все от того, что хотелось забыть, кто я и какой сегодня день.
– Да! К черту память!
Сказать твердо получилось только первое слово, а дальше голос стал плаксивым. Дьявол, когда же смогла бы перестать отличать всю эту хрень? Интонации! О, как они истрепали мне нервы за последнее время. Такая мелочь, а могли заставить сердце пропустить удар и даже как выбить почву из-под ног.
– Жизнь – зараза! И я ее терпеть не могу!
В последнее время, слова, обращенные ко мне, сочились жалостью. Сначала окружение хотело так намекнуть, предостеречь, наверное. А потом… поддержать? Так ли это?
– Чушь! Все чушь! Никому нет до меня дела…
Что верно, то верно. Уж если родная сестра могла так со мной поступить…
– Машка тоже… зараза. Я же ей свои игрушки в детстве отдавала, новые, которые родители мне только-только подарили. А потом, в юности? Хотелось ей моих нарядов. Бери, надевай, сестра, на свои бесконечные свидания!
Теперь сил думать про законченную эгоистку сестрицу не было, и погнала те мысли прочь. Это как только открыла эту вот бутылку, и когда плеснула себе первую рюмку, я окрестила Машку самым распространенным матерным ругательством и пожелала ей, еле шевеля окаменевшими губами:
– Желаю счастья в личной жизни!
Вторую рюмку, налитую до самых краев, как сейчас помню, опрокинула в себя, снова задыхаясь и морщась. Брани и пожеланий не произнесла, но в мыслях перед глазами предстал Глеб. Как наяву. То же лицо с правильными утонченными чертами, очень внимательный взгляд. Предатель! Мне же всегда казалось, что он серьезно относится ко мне. Не разбиралась нисколько в людях? Смотрела на него влюбленными глазами? Желала обманываться? Ага! И дождалась, что мой мужчина в итоге на полном серьезе сказал месяц назад:
– Татьяна. Я тебя очень уважаю, но так вышло, что, в общем, я и твоя младшая сестра… мы с ней приняли решение пожениться.
А предвестники такого поворота событий были. Взять хоть те же интонации. У сестры они приняли окрас превосходства и издевки с некоторых пор. Несколько общих подруг стали на меня коситься, кто с той самой ненавистной мне жалостью, кто насмешливо. И где эти все люди были сейчас? А гуляли на свадьбе в одном из ресторанов города!
– Забыть!.. Забыть все, к чертовой матери!
После третьей полной рюмки рука принялась немного расплескивать нисколько не веселящую жидкость на клеенчатую скатерку кухонного стола, не попадая булькающей струйкой в емкость.
– А чего так скучно сижу?
Это встрепенулась после четвертой рюмки. Или пятой? Или мне действительно захотелось запеть? Нет, голос у меня был, и многие его даже хвалили. И петь любила. Но, чем старше становилась, тем реже об этом вспоминала. Некогда стало? Редко в компаниях бывала? Наверное. Все работа да работа. А теперь просто нестерпимо захотелось запеть. Что и сделала. И как-то сама выбралась песня. Да, многим известная. Красиво ее поет Ваенга, а я затянула с ожесточением:
Я не буду больше петь про любовь – не хочу.
У меня внутри такая боль и я не шучу.
У меня слова горят, обжигая рот.
Ты меня так удивил – и всё наоборот.
Пела, задыхаясь, захлебываясь, а допев, даже утирала испарину со лба. Ух, пробрало. Только у меня реально хуже все сложилось, чем было в песне. Там же сказано:
А я не буду упускать из поля зрения главного
У меня большая семья, она добрая и славная.
Но вышло так, и стал мой друг, предателем и вором.
До сих пор как будто в голове, щелкнули затвором.
Это у нее… там. А у меня не щелкнули, меня пристрелили. Меня предал не только друг, не только мужчина, с которым думала, пойду по жизни рука об руку, а родная сестра. И так вышло… в общем, Машка была всей моей семьей. Была. И не стало ее теперь для меня. И одиночество накатило!.. Грязное, липкое, смрадное.
Я не буду больше петь про любовь – не хочу.
У меня внутри такая боль и я не шучу.
У меня слова горят, обжигая рот.
Я тебе так верила, а...
Тоска сжимала сердце немилосердно. Но, может, оно и к лучшему. Боль в груди была вполне реальна, она как бы сигналила, что я выжила после потрясения. И вроде бы даже не замаралась разбирательством с как ошалевшей сестрицей. Отчего та подбирала самые злые слова для меня, когда открылась их с Глебом связь? Не я ли должна была беситься?..
– Эх!! Кто сказал, что забытье на дне бутылки? – отогнала отравляющие душу видения и уставилась на полупустую тару и бултыхнула ее содержимое. – И что спиртное веселит, кто сказал? Врал? Или еще не вечер?
Перевела медленно, но верно перестающий фокусироваться, взгляд на окно. За ним была темень. И что такого? Зима – темнеет рано. И где-то там, за стеклом, подсвеченным далеким уличным фонарем, падали крупные снежинки. Я же сидела на кухне квартиры бабушки и пила водку. Ага! Как узнала «все», так сюда и съехала, оставив родительскую квартиру этим… назревшей ячейке общества, в общем.
– Бабуля! Ты не дожила до вот этого всего!.. – развела вдруг руками.
Получалось, что как бы показывала тесное помещение два на три, уставленное старомодными шкафчиками. Да, заехать заехала, но ни к чему здесь не притрагивалась. Но имела-то в виду себя! А не так и выглядевшую нежилой квартиру. Я! Жалкая и никому не нужная и здесь пряталась ото всех.
– А от себя не спрятаться!.. – моя пьяная голова мотнулась и склонилась к груди.
Вот! Зачем вспомнилась теперь еще и неудавшаяся карьера? Добить меня память решила? А я окончила театральное училище. Лучшая в группе была! А в итоге? Играла теперь второстепенные роли. Кому-то доставались образы красавиц и умниц, авантюристок и прохиндеек, мне лишь простых тружениц. А во мне же столько нерастраченного жара!..
– Эх! И влюбиться не смогла!.. В смысле, влюбить в себя по-настоящему. Да, так… точно. Все берегла пыл. И добереглась. На Глеба вперед меня свой жар выплеснула сестрица. И так, что даже получилось забеременеть. Черт, у меня родится племянник или племянница в новом году от моего бывшего мужчины. Мрак! Не хочу этого нового года! Ох, как душу-то печет!
Нестерпимое удушье заставило подняться. Пошла к окну, а походка-то вышла та еще: меня чуть ни кидало от тумбы к тумбе. Но я сжала зубы и преодолела… полтора метра до подоконника. Дотянулась и дернула на себя форточку.
– Мало! Не чувствую совсем воздуха… один смрад.
Старая оконная рама имела две ручки, и нижняя открылась довольно легко, а вот верхняя…
– Черт! Краска застыла, что ли?
Придвинула со скрежетом табурет и взгромоздилась на него. Дерг-дерг, вроде створка начала поддаваться…
– Вот оно… свобода!
И зачем взгромоздилась на подоконник? Для чего начала жадно глотать стылый воздух?
– Ха-ха-ха! – рассмеялась пьяно и хрипло, но продолжала и продолжала захватывать жадным ртом зимний воздух. Уже не просто дышала им, и не могла надышаться, а я его как ела и не могла наесться. И продолжала тихо посмеиваться.
Некоторые говорят, что смешинка в рот попала. А мне попадались снежинки. Большие. Они таяли на языке и оставляли ощутимую холодную влагу. И я зажмурилась. Чтобы чувствовать только зиму. И не видеть с высоты пятого этажа того мужика, что шел по улице и тащил в свой дом, семье, разлапистую ель.
