Астра. Исцеление любовью - Анна Дант

— Мама, мамочка, — слышу шепот Кита совсем рядом. — Мамочка, ты только не умирай, хорошо?

— Не умру, — шепчу в ответ и не открывая глаз нащупываю руку сына. Сжимаю холодную ладошку. — Просто, мне надо немного полежать.

Я не уверена в своих словах… Спина горит огнём, меня кидает то в жар, то в холод. Стараюсь остаться в сознании, чтобы дать наставления Киту. Справится ли? Если нет, я умру.

— Кит, где отец?

— Не знаю, — буркнул мальчонка, шмыгая носом. — Ушел, сразу после того как…

Ещё один шмыг, более сопливый. Плачет…

— Сбегай к Анке, попроси настойку от жара, — собираясь с силами, прошу я. — И мазь. Сможешь? Возьми монетку в сундуке, под бельём.

— Я не уйду, — мальчишка крепче сжимает мою руку. — А что, если я не успею? Если ты…

— Я не умру, не бойся, — стараюсь придать своему голосу уверенности, но выходит отвратительно. — Но стоит поторопиться, чтобы я скорее выздоровела.

Кит целует меня в щёку и убегает. Я слышу, как хлопнула дверь и стараюсь не отключиться.

Сколько я так лежу? День? Два?

С трудом открываю глаза и сквозь пелену рассматриваю комнату. Это не сон…

Каждый раз, просыпаясь, я надеюсь, что это просто кошмар. Что я сейчас проснусь у себя в квартире, выпью воды и буду ещё долго вспоминать кошмар. стараясь унять учащённое сердцебиение.

Только вот во сне не чувствуешь боли. А за последнюю неделю боли я испытала слишком много, чтобы осознать — я не сплю.

Я больше не Алёна Демидова, простой офисный работник в одном из крупных мегаполисов.

Я — Астра, жена тирана и мать очаровательного мальчишки в какой-то захудалой деревне.

Я вновь погружаюсь в болезненный сон, но ненадолго.

— Мама, я принёс, мама, — Кит трясёт меня за плечо. Боится, что не успел.

— Хорошо, милый, ты умничка, — шепчу еле слышно. — Вылей снадобье в кружку с водой и дай мне.

Спустя минуту губ коснулось что-то холодное. Кружка, отлично. Из последних сил приподнимаюсь и делаю несколько больших глотков. Снадобье горькое, отвратительное на вкус, но я пью не морщась.

Аккуратно опустившись на спину, глубоко вздыхаю. Осталось немного потерпеть, когда сойдёт жар, а потом попросить мальчишку намазать спину мазью. Она уберёт воспаление и тогда, если ещё не поздно, я пойду на поправку.

— Сколько я спала? — тихо спрашиваю, поворачиваясь к сыну и глядя на чумазую мордашку.

— Четыре дня, — шепчет Кит и, не сдержавшись, утыкается в моё плечо.

Худенькие плечи дрожат, слышатся всхлипы. Мой сильный мальчик больше не в силах сдерживать рыдания.

— Теперь всё будет хорошо, милый, — шепчу я, гладя Кита по голове. — Всё уже прошло.

— Мама, давай сбежим, — всхлипывает мальчишка. — Давай убежим так далеко, чтобы отец нас не нашел.

Убежим…

Я думала об этом и даже представляла, куда мы сбежим. Но это невозможно.

Василий в очередной раз вернулся пьяным и с огромным желанием поучить жену и сына, как нужно встречать хозяина. Я успела спрятать Кита, но самой избежать наказания не удалось.

— Ты кушал? — спрашиваю я, так и не ответив на предложение.

— Да, хлеб. И яйца пил. Но я немного, чтобы отец не заметил, — роняет мальчишка. — Тебе уже лучше?

— Немного, — слабо улыбаюсь. — Поможешь мне? Надо мазь на раны нанести.

— Помогу, — с готовностью кивает Кит. В его глазах теплится надежда, что мама будет жить.

— Тогда иди и хорошенько вымой руки.

Я не хочу, чтобы мальчик видел изуродованную спину.

Я знаю, что там… Отвратительные, воспалившиеся борозды, с серыми прожилками гноя и запекшейся кровью. Нельзя такое показывать малышу, но сама я не справлюсь, а без обработки просто умру.

Перевернувшись на спину, дожидаюсь Кита и принимаюсь диктовать, что именно надо сделать.

— Намочи чистую тряпку и приложи там, где полосы, прямо на сорочку, потом ножницами разрежь сорочку и промой раны чистой тряпкой. И только потом нанеси мазь. И не бойся, если я буду стонать или и вовсе потеряю сознание. Ты всё делаешь правильно.

Я сжимаю зубами подушку, чтобы не закричать от боли, как только спины коснулась тряпка.

Главное, не напугать мальчика. Ему и так сложно. Мне даже попросить о помощи некого. Здесь никто не помогает… Будет гореть дом — на помощь не придут. Дай бог, чтобы дровишек не подкинули.

Я тихо стону, уткнувшись в подушку и уговариваю себя потерпеть. Я чувствую, как дрожат руки мальчишки. Слышу, как он давится слезами. Но продолжает наносить мазь, дёргаясь каждый раз, стоит мне застонать.

Сердце сжимается от жалости к ребёнку.

А ведь он и не знает, что его родная мама погибла, не вынеся очередных побоев.

Так будет и с нами, если я ничего не придумаю. Мне бы скорее подняться на ноги.

— Всё, — всхлипывая, говорит Кит. — Я всё сделал. Тебе лучше?

— Очень скоро будет, — шепчу, понимая, что на спину мне ложиться пока нельзя. — Мне надо немного отдохнуть. Не пугайся.

— Можно я останусь здесь? С тобой?

— Можно, но если придёт отец, то беги, спрячься на сеновале, хорошо? — я замираю, ожидая ответа.

Ты же послушный ребенок, ты же сделаешь, как тебя просят?

— Я не оставлю тебя, — тихо, зло и отрывисто бросает мальчишка. — Я больше не позволю тебя бить!

Прикусываю губу, чувствуя, как сердце сковывает ледяной страх. Он же убьёт тебя… Василий огромен. Говорят, в его роду были великаны и берсерки. Я верю этим слухам. Сил у моего мужа действительно много, а ярость кровавой пеленой застилает глаза.

Что ему худенький мальчишка, в котором веса дай бог килограмм двадцать?

Прикрываю глаза и слабо вздыхаю.

— А что мне делать, если он убьёт тебя? — шепчу еле слышно, крепко сжимая ладошку сына. — Зачем мне тогда жить? Пообещай мне, слышишь? Пообещай, что убежишь и заткнёшь уши, не будешь слышать ничего. Иначе я не смогу защитить себя, зная что ты в опасности.

— Обещаю, — давится слезами мальчишка, не понимая, что я его шантажирую.

Сын забирается ко мне под бок, уставший и замученный. Я