Тихий рев прокатился по толпе, прежде чем голоса начали скандировать: «Inferno! Inferno! Inferno!»
Амулеты раскачивались и крутились от тепла, излучаемого телами, забравшимися в клетку. Серебристо-голубой ореол света окружал одну стройную фигуру.
Истинная кровь. Ронин глубоко вдохнул дымный пьянящий воздух клуба. Когда наши пути пересекутся, только один из нас уйдет в ночь.
Снова зажегся свет. Толпа взревела.
— Не могу поверить, что хотел этого, — прошептал Данте в микрофон.
Темные глаза скрывали очки. Микрофон покоился в его ладонях, словно лицо возлюбленной.
— Нуждался в этом. Привязанный к кровати. Не в силах освободиться.
Верхний свет мерцал серебряным огнем на кольцах Данте и вспыхивал на рядах пирсинга, украшающего каждое ухо. Данте раскачивал стойку микрофона взад и вперед, наклонял ее, затем отступал и снова дергал. Когда Данте снял микрофон со стойки, Ронин заметил, что его пальцы трясутся, поймал отблеск света, отразившийся от капель пота, пробежавших по вискам.
«Ему больно, — подумал Ронин, потягивая свой бурбон. — И он использует это».
Позади Данте оставшаяся часть «Inferno» молотила по своим инструментам — косы и дреды, мелькающие в воздухе, яростные движения, расплывшиеся очертания татуировок, пирсинг, кожа, сталь, миндалевидные глаза; кожа цвета ириса; острые носы; и крепкие гибкие мускулы.
Сбив ударом ноги стойку микрофона на пол клетки, Данте повернулся спиной к ревущей толпе.
— Твои обещания, словно черви, извиваются в моей душе… ласковый паразит…
Развернувшись, он упал на одно колено и скрестил руки над головой. Из зажатой в кулак руки, побелевшей от напряжения, свободно свисал, по-видимому, забытый микрофон.
— Я хочу больше… больше…
Несколько человек забрались на решетчатую крышу клетки и легли лицом вниз, раскинув руки и ноги в стороны, предлагая себя в жертву своему темному прекрасному божеству. Они выкрикивали его имя и, используя бритвы или канцелярские ножи, быстрыми резкими движениями перерезали себе запястья, предплечья и даже горло. Кровь стекала вниз, забрызгивая пол клетки и бледное лицо Данте.
Руки тянулись сквозь прутья, цепкие пальцы были готовы схватить одежду, плоть, волосы — все, до чего могли дотянуться. Три других члена «Inferno» отходили в сторону и отпинывались от них, продолжая играть, не сбиваясь с ритма.
Данте, однако, находился в опасной близости от прутьев и тянущихся к нему рук.
Ронин задавался вопросом, было ли это намеренно? Наказание? Или рассеянность?
— Мне нужно больше… — наполовину спел, наполовину прорычал Данте низким и надломленным голосом, кипящим от негодования.
Он остановился. И когда Данте внезапно запнулся, Ронин стал свидетелем того, как боль расцвела в полную силу. Глаза зажмурены, голова откинута назад, мышцы шеи натянуты, он прокричал:
— Больше вашей гребаной лжи!
Руки схватили его, рванули прямо на стальные прутья клетки. Данте сильно ударился плечом и был прижат спиной к бушующей толпе. Микрофон выпал и ударился об пол с пронзительным резонансным визгом. Дикая голодная толпа взревела. Пальцы сомкнулись вокруг Данте, сжимая его руки, ладони, бедра; хватаясь за одежду, цепляясь за волосы. Чужая плоть сковала его, словно заключенного.
Данте стряхнул свои неплотно сидящие очки, и они приземлились на пол прямо под ботинки клавишника. Темные осколки пластмассы и стекла разлетелись по клетке. Остальные члены «Inferno» продолжали яростно играть свою тяжелую и гневную музыку.
Ронин подался вперед, мышцы, словно пружина, очки сдвинуты на кончик носа. Почему Данте позволил им держать себя? Может он уступил боли? Смутное движение привлекло внимание Ронина. ДеНуар бросился от постамента к клетке со скоростью, Ронин был уверен, недоступной человеческому глазу.
Подпитываясь яростью и мукой Данте, толпа пульсировала, словно огромное сердце, его неистовый первобытный ритм подстегивал голод Ронина.
Его жажда вонзилась в него, подобно одному из ножей Э. Он шагнул в толпу. Горячие потные тела с силой толкались рядом с ним, кровь оглушительно неслась по венам, сердца молотом ударялись о грудную клетку. Не здесь. Он утолит свой голод в каком-нибудь промозглом переулке, наслаждаясь кем-то забытым и ненужным. Как чужак в этом городе, Ронин не хотел привлекать к себе внимание. Выскользнув из толпы, он вышел в прохладную туманную ночь.
Llygad кивнул ему. Его глаза, скрытые темными очками, без сомнения подмечали каждую деталь, язык тела говорил о настороженности. Ронин кивнул в ответ. Еще одна удивительная вещь. Почему llygad отказался от своей беспристрастности и объединился с одним Домом? И работает в качестве гребаного фейсконтроля?
— Данте, — прошептал Ронин. — Истинная кровь.
Прогуливаясь по сырой вымощенной улице, Ронин дошел до Канал-стрит. За каждую исчезнувшую этой ночью душу, ставшую для него кормом, несомненно, нужно благодарить Данте, подстегнувшего голод, спавший в нем долгие годы.
Хэзер отпила кофе с молоком из бумажного стаканчика, который, наконец, остыл настолько, что его стало возможным держать. Рассвет раскрасил горизонт оранжевым и персиковым цветами, позолотив низ облаков. Она зевнула и потёрла лицо. Ордер на обыск трепыхался на вентиляторе приборной доски арендованного Subaru Legacy. Она выключила обогрев. Двигатель машины щёлкал и потрескивал, остывая.
Хэзер припарковалась напротив загородного дома Данте. Забор из старого речного камня и чёрного металла окружал здание. По документам дом принадлежал Люсьену ДеНуару, но она подозревала, что, как и в случае с клубом, настоящим владельцем был Данте. Стены увивала густая зелень с благоухающими цветами. Массивные дубы дарили тень. На подъездной дорожке стояли фургон, навороченный Harley и маленький чёрный MG.
Хэзер взглянула на часы. Шесть тридцать. Около часа назад она видела, что на подъездную дорожку въехал фургон, а следом Вон на Harley. Из фургона вышли блондинка и симпатичный мальчик-панк. ДеНуар нёс Данте на руках, как ребёнка. Перепил? Или из-за мигрени? Все зашли в дом. Дверь закрылась, с тех пор никакого движения не было.
Хэзер почувствовала укол совести. Мигрени. Расширенные от боли глаза Энни, её безысходность. Покачав головой, она посмотрела на стаканчик с кофе в руке, потом взглянула в окно. Данте —не Энни, и с этим ничего не поделаешь. Он не оставил ей другого выбора.
Что-то странное было в отношениях между ДеНуаром и Данте. Любовники? Она прокрутила в памяти события в клубе «Преисподняя» в поисках зацепки. Вспомнила, что ДеНуар лгал об отсутствии Данте, затем, как он ринулся из-за нелепого трона, когда Пиджачок от Армани поднялся по ступенькам. Вспомнила, как ДеНуар сказал: «Он страдает мигренями», — и как услышала нотки защиты в его глубоком голосе.
