бы знала, что смущаться нечего. Но я даю ей право на личную жизнь. В конце концов, какое я имею право требовать открытости, если я даже не позволю ей увидеть свое лицо?
— Почему они хотели, чтобы ты вышла замуж за этого Дэниела? — спрашиваю я, глядя на ее дом. В гостиной горит свет. Почему никто не пошел за ней, когда она плакала на улице?
— Это длинная история. Мой отец должен отцу Дэниела, и я оплата. Ты можешь в это поверить? Я даже не знаю, почему Тревор хочет, чтобы его сын женился на мне.
— Тревор?
— Ага. Тревор Балаур. Ты его знаешь?
Я киваю головой.
— Я знаю о нем. Его собственность примыкает к моей. Нашей. Земле Пакта.
— Ты из Пакта?
Я оборачиваюсь от недоверия в ее голосе и мельком вижу бледную обнаженную грудь, прежде чем она быстро прикрывается, вопя.
— Да, я из Пакта. Это беспокоит тебя?
— Нет, просто… я слышала истории. Уверена, что они преувеличены.
— Наверное, нет, — бормочу я, снова поворачиваясь к окну.
Наступает минута молчания, прежде чем она продолжает.
— В любом случае… Тревор — миллиардер. С какой стати кто-то вроде него хочет, чтобы кто-то вроде меня был невесткой?
Я пожимаю плечами.
— Потому что ты идеальна? — я слышу ее смех и, поворачиваясь, вижу, что она застегивает последние пуговицы на рубашке. — Потому что ты красива. И умна. И завораживающая.
— Я ни одна из этих вещей. Поверь мне.
— Ты все это. И более.
Она смотрит на меня, и я вижу, как двигаются ее глаза, пытаясь отличить меня от теней. Но я слишком привык прятаться. Она не увидит меня, пока я не покажусь.
— В любом случае, почему ты так говоришь? Ты убежал от меня раньше.
— Не потому, что хотел. Потому что…
— Потому что?
— Ты бы не поняла.
— Ты думаешь, я глупая?
Я рычу.
— Нет.
— Тогда почему ты убежал? Почему я должна была умолять тебя прийти ко мне?
Я медленно осматриваю ее с ног до головы, запоминая ее.
— Как только я решу твои проблемы, ты должна вернуться к своей жизни и забыть обо мне. Я хочу этого для тебя. Счастливая жизнь.
— Я не могу быть счастлива без тебя.
— Да, можешь. Будешь.
— Почему? — она делает шаг ко мне, и я напрягаюсь. — Почему ты не позволяешь мне увидеть тебя? Думаешь, я не могу понять, что ты прячешься? Ты не хочешь, чтобы я узнала тебя?..
— Потому что ты закричишь и убежишь, — говорю я ей. Она перестает двигаться, ее глаза сужаются. — Все, кто когда-либо меня видел, были в ужасе. Твои родители хотят продать тебя тому, кто больше заплатит, мои оставили меня умирать, потому что я вызывал у них мурашки по коже. Я не хочу, чтобы ты так на меня смотрела, Рэй. Я не могу.
— Что? — она мрачнеет. — Твои родители…? Это… — она качает головой. — Это глупо. Мне все равно, как ты выглядишь. Ты спас меня сегодня вечером. Дважды.
— Это не имеет значения. Поверь мне. Если бы ты меня видела…
— Я уже видела тебя. На той дороге. Ты не напугал меня тогда, почему ты думаешь, что я испугаюсь сейчас?
Я сжимаю кулаки, скрежещу зубами, обдумывая ее слова.
— Сколько ты видела?
— Клыки. Когти. Блестящие глаза. Два человека… эм…
— И все?
— Разве этого недостаточно?
Слова висят между нами. Этого достаточно? Значит, она не ужаснулась, увидев во мне монстра, а как насчет мужчины? У людей есть сочувствие к диким животным, у них нет особого отношения друг к другу.
Неужели хоть раз в жизни меня увидел человек и не испугался? Что я могу показать себя ей, не потеряв ее?
— Ну же, — говорит она. — Я хочу тебя увидеть. Пожалуйста?
Наконец, с рычанием, я заставляю себя двигаться вперед. Когда я чувствую, как свет лампы падает на мое лицо, я слышу, как она вздыхает, и каждое сухожилие в моем теле напрягается в ожидании неизбежного. Крик ужаса, слова ненависти.
От кого бы то ни было, я мог бы игнорировать их, но не от нее.
Они разорвут меня надвое. Последняя оставшаяся вера в моем сердце будет погашена.
— Ого, — говорит она, и на ее губах играет мягкая улыбка. — Ты удивительный.
Рая
Я прикасаюсь к его лицу, и он отстраняется, но я не сдаюсь. Я провожу рукой по множеству пересекающихся шрамов. Его глаза раскосые, как у волка, широко расставленные, каждый прекрасный, совершенный. Щетина покрывает не только его подбородок и щеки, но и до самых глаз, и поперек его толстого носа, лохматая с проседью грива стянута со лба коротким хвостом.
Одно ухо выше другого, оно больше похоже на собачье с мягкой, тонкой кожей и заостренным кончиком.
Вот почему он боялся. Он думал, что я буду в ужасе.
— Твои родители были чудовищами, — говорю я. — Как они могли тебя не любить?
Он делает глубокий вдох.
— Спасибо, но тебе не обязательно…
— Нет. Мне не нужно. Я хочу. Тебе не нужно было бояться, позволив мне увидеть тебя таким.
Его рука ложится на мою талию, а от его прикосновения в животе порхают бабочки. Мне нравится быть здесь с ним, больше, чем, наверное, следовало бы. Я не дура, знаю, что отсюда он мог заглянуть в мою спальню. Он смотрел, как я раздеваюсь? От этой мысли мои соски твердеют под тонкой рубашкой, и я краснею. Мое тело внезапно готово к повторению того, что было раньше.
— Они были моими приемными родителями, — говорит он, его низкий рычащий голос ласкает мою плоть. — Я никогда не знал своих биологических родителей. Меня оставили возле приюта. Должно быть, они знали, кем я однажды стану, — он пожимает плечами, как будто это все давно забытая история, но я вижу боль в его глазах и хочу отвести все это прочь. — Я мало что помню об усыновлении. Прошло почти шестьдесят лет. Что я помню, так это то, что меня оставили в лесу. Я думаю, что было какое-то обсуждение о том, чтобы убить меня сразу, но мои приемные родители не могли этого сделать.
— Шестьдесят лет? — спрашиваю я, пытаясь разобраться. Свет здесь не очень хороший, но на вид ему не больше сорока пяти.
Он кивает.
— Ты видела зубы и когти. Я не человек, я волвен. Все в Пакте. Это тебя пугает?
— Ни капельки. Тебе нужно усвоить, что ничто из того, что ты можешь сделать, не напугает меня. Твои приемные родители
