меня, ковыряя пол и неторопливо направляясь к двери. Ее запах в моих ноздрях, феромоны взывают ко мне. Ее рыдания доносятся до моих ушей, шевелят мне волосы, нуждаясь в защите.
— Пожалуйста… — голос у нее мягкий. Никто, кроме волвена, не сможет услышать его отсюда. — Я не знаю, что мне делать! Я не могу сделать это без тебя!
Если бы я мог плакать, я бы так и сделал. Ко мне возвращаются смутные, далекие воспоминания. Воспоминания о моих приемных родителях, которые смотрели на меня с отвращением, оставляя меня умирать так же, как мои настоящие родители, должно быть, сделали до них, зная, что именно таким я стану. Воспоминания о скитаниях по диким местам, чудовищная молва. Воспоминания о том, как ночевал в грязи и копоти города, чтобы не вызвать у людей тошноту при виде меня. Воспоминания об отказе, даже когда я спас жизнь.
Мир жесток. Я знаю это. Бенка это знает.
Тогда как ты можешь позволить ей страдать?
Блядь. Бля.
— Ублюдок, — бормочу я себе под нос. — Будь чертовым мужиком. Если ты не можешь защитить свою пару, какой от тебя толк?
Бен навостряет уши, когда я отворачиваюсь от окна. И его язык болтается, когда я открываю дверь.
К тому времени, как я выхожу на улицу, она стоит на коленях под дождем. Ее красивые темные кудри всклокочены и прилипли к голове мокрыми волнами. Ее одежда промокла, когда она рыдает.
Бен проносится мимо меня прямо к ней и утыкается мордой ей в плечо. Когда она оборачивается и видит, что я стою в темноте, это похоже на то, как солнце внезапно прорывается сквозь тучи. Нет никакого страха, когда она проводит пальцами по густой гриве моего волка, поднимаясь на ноги. Улыбка на ее лице бросает вызов холоду дождя.
— Я знала, что ты придешь, — говорит она. Затем колеблется, ее шаги спотыкаются. — Ты пришел помочь мне, не так ли?
Я киваю, держась в тени.
— Заходи внутрь, — говорю я ей. — Пока ты не поймала свою смерть.
Она ухмыляется и подбегает, за ней следует Бен. Я стараюсь держаться от нее подальше, говоря себе, что сделаю это, а потом вернусь в тени, где мне и место, но когда я вижу, как она дрожит, это уже слишком. В одно мгновение моя рука обнимает ее за плечи, притягивая к себе. Ее мокрая одежда прилипает ко мне, и я ругаю себя за то, что позволил этому случиться.
Как я мог так долго ее оставлять? Я действительно монстр.
— У меня внутри есть сухие вещи, — говорю я ей. — Ты можешь одолжить рубашку или что-то в этом роде.
— С-спасибо, — заикается Рая, и в ее голосе слышится дрожь.
— Вот, — я снимаю куртку и набрасываю ее на нее, открываю дверь и захожу внутрь.
— Я не знала, что здесь кто-то живет. Я думала он заброшен.
— Так и есть. Я использовал его, пока… — я позволил словам замолчать. Она знает, что я следил за ней. Насколько еще я хочу, чтобы она думала обо мне? — Почему ты находилась под дождем?
Она кашляет, когда мы поднимаемся по лестнице, и я хватаю лампу на батарейках, чтобы осветить нам путь. Я привык к темноте, но она принадлежит свету.
— Поверь мне, ты не хочешь знать. Я бы все равно не знала, с чего начать.
— Испытай меня, — настаиваю я. — Иначе, как я могу исправить это для тебя?
— Это не исправить.
Я поворачиваюсь, держа лампу в стороне, чтобы она не могла видеть моего лица, и беру ее подбородок рукой. Она вздрагивает, пытаясь заглянуть мне в глаза сквозь темные тени. Видит ли она, как сильно я хочу ее прямо сейчас? Даже такой, какая она есть, требуется каждая унция силы, чтобы удержаться от того, чтобы не прикоснуться моими губами к ее губам или не опуститься на колени и не поклониться алтарю этой красивой задницы, этих сочных бедер, этой мокрой пизды.
Мне нужно больше.
— Что? — говорит она, моргая.
Я бормочу:
— Никогда ничего не утаивай. Я помогу тебе, принцесса, но ты должна сказать мне, что случилось. Начни сначала.
Она кивает, сглатывая.
— Хорошо. Эм… До того, как я встретила тебя ранее сегодня, я как бы поссорилась с родителями.
— Из-за чего?
— Из-за Дэниела. Ну, вроде… — она закатывает глаза. — Они хотят, чтобы я вышла за него замуж. В смысле за Дэниела… Ты не знаешь его, но этого не произойдет.
Я невольно рычу, пытаясь удержаться от похищения ее.
— Кто он? Больной…
Ее рука мгновенно оказывается на моей руке, ее прикосновение успокаивает меня. Это как вода, вылитая на пламя, успокаивающая, гасящая.
Но мне нужно знать.
— Кто он для тебя? — требую я, как какой-нибудь титулованный мудак.
— Он мой друг, — говорит она, и я улавливаю намек на вызов в ее голосе.
— Почему твои родители думают, что ты захочешь выйти за него замуж? Ты… — я едва могу произнести слова. — Ты и он? Между вами что-то было?
Легкая улыбка играет на ее губах, когда она смотрит на меня.
— Ты ревнуешь?
— Нет. Ответь на вопрос.
— Ревнуешь, не так ли?
— Ответь на гребаный вопрос, принцесса.
Она смеется.
— Никаких шансов. Мы не… совместимы.
Я выпускаю затаившееся дыхание.
— Что это значит? — я кладу руку на ее поясницу и веду ее вперед, вверх по лестнице в комнату, где я спал.
— Что этого не случилось бы, если бы он был последним мужчиной на Земле, а я — последней женщиной. Я не могу сказать больше, чем это, но поверь мне. Пожалуйста?
Я киваю, больше себе, чем ей, пытаясь контролировать свои эмоции, будучи так близки к совершенству. Верить ей. Она говорит это так, как будто это самая легкая просьба в мире. Она понятия не имеет, как мало людей, которым я когда-либо мог доверять в моей жизни.
Бен идет к своей собачьей лежанке в углу, а я вытаскиваю вещмешок из-под своего спального мешка и открываю его, доставая рубашку.
— Вот.
Она берет его у меня и позволяет развернуться, прижимая к себе, но не двигаясь, чтобы надеть.
— Здесь чисто, — говорю я ей.
Рэй кивает.
— Я знаю. Дело не в этом, просто… Ты не возражаешь?
— Нет. У меня много. Я всегда могу купить еще. Вперед, переодевайся.
— Нет. Не мог бы ты отвернуться? Я чувствую себя не защищенной здесь.
Я дышу через нос, но поворачиваюсь лицом к окну. И ее спальня. Если бы она знала, сколько раз я видел, как она раздевается, она
