Её муж вернулся, и от него совсем не пахло мёдом. Только полынью. И хмельная горько-сладкая нотка совсем исчезла за другими, приставшими к коже запахами, принесёнными им оттуда.
Металл. Окалина. Дым.
Он принял ванну, прежде чем спуститься к ужину. И волосы ещё влажные. Надо же, вьются. Тяжёлые глянцевые кудри. Обычно они придают мужчине вид несколько оторванный от земли, мечтательный. Делают как бы нежнее, женственней. Будучи гостьей в Каста-Алегре, Диана вдосталь насмотрелась на подопечных леди Нелиссы, длиннокудрых томных юношей. И уже не юношей.
Те, у кого волосы вились даром природы, старательно подчёркивали это достоинство, отпуская художественные гривы. Те, кому повезло меньше, спешили исправить досадный недочёт всеми доступными способами.
Демиан же... Демиан не имел с ними ничего общего.
Запахи... густой — железа, он оседает во рту, на прикушенных губах. Кисловатый, едкий — окалина. Стойкий и вместе с тем летучий — дыма. Демиан хотел избавиться от них, оставить за дверями зала, как не приходят к семейной трапезе в запятнанных тиной охотничьих сапогах или в помятых доспехах. Как неверные супруги, не до конца потерявшие представление о совести, отмокают в бадье, натираются душистым мылом, меняют одежду, возвращаясь от любовницы к жене. Но вода не сумела унести запахи с собой, они въелись в кожу как клеймо.
От её мужа пахло смертью.
Пока ещё чужой, но подобравшейся вплоть, обступившей со всех сторон, не отпускавшей хватки. Концентрированной смерти, экстракт из сотен, тысяч, быть может, отдельных смертей.
Суповой ложкой Диана аккуратно зачерпывает бульон, янтарный, прозрачный, и запах, должно быть, упоительный. У любой еды сейчас вкус пепла. Но ложка опускается снова. Не звякнуть о край, не расплескать янтарные капли. Смешно, а ведь это целое искусство — есть суп в высоком обществе. И... нужно есть. Ей понадобится силы. Им всем понадобится.
За ужином говорили одни мужчины. Говорили мало, скупо. Нолан задавал вопросы, словно рубил предложения на ровные части. Демиан и Трей отвечали, также не пускаясь в пространные объяснения.
На словах всё обстояло просто и чётко. Есть задача. У этой задачи существовало единственное решение. Прорыв нужно закрыть.
Диана имела весьма смутное представление о том, как сие происходит с практической точки зрения.
В воображении мистический прорыв принимал вид до нелепого заурядный. Дыра, просто дыра в полотне. Что следует сделать с ней, чтобы исправить ущерб? Заштопать? Нашить латку? Или сметать через край, лишь бы как, уже не заботясь об утраченной красоте полотна, накрепко да суровыми нитками? Она не знала. И не хотела спрашивать.
Она спросила иное... не спросила, в словах её не было вопросительной интонации, Диана позаботилась об этом особо. Нет, она заявила о своём решении, едва хозяева вышли из-за стола, и Демиан, не замечая поспешно прянувшего в тени слуги, сам, хоть и несколько рассеянно, отодвинул её кресло.
— Вам незачем идти со мной, — без выражения отмолвил Демиан, дослушав. — В Сантане Бездна наяву.
Он не сердился на неё. Возможно, на злость у него просто не осталось сил.
— Куда вы, туда и я, — возразила Диана мягко. И коснулась его руки, там, где под длинным манжетом рубашки вплелась в кровь и плоть золотая связующая нить.
Он ничего не сказал. Закрыл запорошенные усталостью глаза, потёр виски. Досаждала головная боль или набирали силу неотвязные голоса. И не стал препятствовать её желанию. Возможно, решил, что безопасных мест для неё уже не осталось. Если для него всё закончится в Сантане, — тогда уж точно.
Большинство магов втайне — а кто и открыто — ненавидят одноразовые порталы. Порталы в принципе весьма специфичное средство передвижения. Демиан уже довольно давно относился к ним... никак не относился. Что странно, наверное, ведь, в конце концов, это он создал амулеты переноса. Не с нуля, конечно, и никогда не присваивал себе единолично эту заслугу. Но довёл до ума многолетние наработки, пустил в обиход. Амулеты переноса стали, наряду с некоторыми другими вещами, в своём роде приметой времени. Что тут скажешь, какое время, такие и приметы.
Сугубая необходимость диктовала свои условия. Необходимость поспевать всегда и везде... Да кого он обманывает — успевать хотя бы туда, где негласно проставлен статус первоочередной важности. Это было какое-никакое преимущество. А значит, приходится мириться с неприятными попутчиками процесса.
Кратковременная дезориентация — само собой. Недолгая же, к счастью, слабость — куда без этого. Мутит вот ещё. Когда-то, изрядно уже давно, до бессонницы, до всего прочего — штормило меньше. Когда-то, а в последние годы только так — больше. Но на сей раз на побочные эффекты от телепортации наложилось нечто много худшее.
На мгновение он ослеп, оглох и потерял контроль над телом. За недолгую его отлучку прорыв ни на йоту не потерял в масштабах и ничто, Бездна его забери, ничто не указывало на то, что он схлопнется сам собой. Прорыв был последователен в своей противоестественности.
Доселе не имеющая аналогов аномалия, прорыв высасывал из магов силу, выжирал из не-магов жизни. Видимая простому глазу прореха, распоротое небо, из которого, как гнилые потроха из утробы, вываливались слипшиеся, копошащиеся, распадающиеся на отдельные особи клубы. Снабжённые крыльями кувыркались, отделялись от общей тёмной массы, набирали высоту. Прочие шмякались на землю, барахтались, разлепляясь, при непрерывном щёлкающем звуке, с которым в нарушенных при падении телах вставали на место кости, при сухом звуке трения пластин, чешуй, шкур. Их жгли огнём, поливали едкими алхимическими жидкостями. Снова поджигали. Кромсали, протыкали, расплющивали.
У живых не было аналогичного прорыва, этакого кладезя, из которого стройными рядами вышагивали бы всё новые шеренги бойцов.
От самого зрелища впору было подвинуться умом. Вот только всеобщая усталость не оставляла сил на страх. Магам приходилось хуже. Они не только видели... но и слышали.
Демиан был магом, и слышал, как изнемогает нарушенный, страждущий об утраченной целостности мир. Голос его, не поддающийся описанию, недоступный словам, прошивал насквозь, наполнял, жалуясь, гневаясь, плеща болью...
Демиан был проклятым Магистром, и слышал, как тянется в мир, простирает свою власть то чуждое, запредельное, шёпот, что копошился в мозгу, подобно кому могильных червей.
Сгусток Чёрного пламени в нём взметнулся, как воспламеняется тлеющий трут вблизи болотного газа. Подобное тянулось к подобному.
И казалось: вот прорвутся, пробивая плоть, извивающиеся щупальца тьмы. И растечётся по жилам скверна, выламывая хребет, выкручивая и выплетая по иному сухожилия. Вывернет губы оскалом. И Демиан подымется окованной бронёй, сочащейся слизью несытой тварью...
С ним произойдёт всё это — пусть невидимо, изнутри. И тогда его остановит меч в руке брата. И тогда Демиан заберёт погибель мира с собой. Но не сегодня. Не сегодня.
Нужно только за что-нибудь зацепиться. Удержаться по эту сторону.
Каменеют, горбятся плечи, в дугу выгибает позвоночник. Жилы на шее напрягаются, и горло дерёт запертый рык.
Вспомни... думай, Бездна тебя забери, о хорошем.
В его грудь вложили тлеющий трут. И подтащили к пузырящейся, всхлюпывающей болотине, окунули в самый удушливый пар, в затхлый, гнилостный смрад. Лишь малая искра... всего одна — и уже не сдержать энергию взрыва.
И потому...
...думай о хорошем. Проклятье... только о хорошем.
Отрешиться от безумия внутри и вовне. Удержать себя на краю.
...Первая их ночь вдвоём. Тишь пустого дома. И до рассвета ещё далеко. Часа четыре? — богатство. И Трей возьмёт на себя удар, прикроет отсутствие Магистра. Сутки, по меньшей мере, столько Демиана не станут рвать на части. Целые сутки он всецело принадлежит себе... и ей, конечно, ей.
