Граф вздохнул и заговорил вновь.
— Вижу, ты пребываешь в недоумении, Мина. Я попытаюсь изъясняться понятнее. Мне удалось вовлечь Харкера в свои планы, потому что это отвечало его тайным желаниям. Я оставил его с Урсулиной, ибо он сам этого хотел. Все люди от рождения наделены свободной волей — наверное, ты не раз слышала это от священников. И именно эта свободная воля определяет поведение каждого человека.
— Но зачем тебе понадобилось, чтобы Джонатан остался в Австрии? Ты хотел без помех явиться ко мне в Уитби?
— Говоря откровенно, я не сомневался, что, подобно большинству мужчин, узнавших ласки Урсулины, Харкер умрет. Он оказался сильнее, чем я предполагал, — заметил граф с язвительным смешком, который прозвучал очень по-человечески. — Я нанял судно под названием «Валькирия» и взял курс в Уитби, намереваясь убедить тебя отправиться со мной в Лондон. Но матросы на корабле прознали, что в моих сундуках много золота и других ценных вещей. Эти идиоты решили убить меня и завладеть моим багажом. Естественно, мне пришлось убить их — всех, за исключением капитана. Без него я не сумел бы добраться до берега. После того как необходимость в нем отпала, его постигла участь остальных. Свидетель был мне совершенно ни к чему.
Я вздрогнула, вспомнив жуткую картину, — мертвого капитана с прикрученными к штурвалу руками, лужи крови на палубе.
— Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, — донесся до меня голос графа. — Ты винишь себя за гибель капитана и матросов. Но ты тут совершенно ни при чем, Мина. Этих людей погубила их собственная жадность. Так или иначе, нашей разлуке пришел конец. Я пришел на зов твоего желания. Я не мог ему противиться.
— А как насчет женщин, соблазнивших моего мужа? Он что, тоже звал их?
«Я уже объяснил тебе», — раздался беззвучный ответ.
В голосе его слышалось легкое раздражение, вроде того, что охватывало меня, когда какая-нибудь из учениц проявляла досадную непонятливость.
— Доктор фон Хельсингер называл таких женщин вампиршами, — произнесла я. — По его словам, они обеспечивают себе бессмертие, насыщаясь кровью своих жертв. Те женщины и в самом деле занимались этим? — спросила я вслух. — «И ты, ты тоже?» — с содроганием добавила я мысленно.
— Монстры, о которых говорил твой доктор, — не более чем воплощение распространенных мужских страхов, — последовал ответ. — Но истории о бессмертных созданиях, питающихся людской кровью, — отнюдь не выдумки.
По всей видимости, охватившее меня смятение не укрылось от него, потому что он продолжал:
— Этот старый немец все смешал в одну кучу. Смертные слабеют не от потери крови, а потому, что подвергаются воздействию огромной силы, которой обладают бессмертные. Существа одной со мной природы несут мощный электрический заряд. Не сомневаюсь, ты ощутила это сама. Когда мы вступаем во взаимодействие с человеческим телом, — занимаемся любовью, если это выражение тебе больше нравится, — наши возлюбленные испытывают огромное наслаждение, однако исходящая от нас энергия действует на них губительно. С течением времени энергия наших возлюбленных начинает резко идти на убыль. Последствия этого зависят от запаса прочности, которым обладают смертные. Как правило, они заболевают, в более редких случаях сходят с ума или умирают. Что касается нашей потребности пить кровь, она не приносит смертным вреда, разве что кто-то из нас в пылу страсти выпьет слишком много. Разве те двое мужчин, что отдали часть своей крови твоей подруге Люси, умерли? Нет, незначительная кровопотеря ничуть не ослабила их. Запомни, я никогда и никого не убивал, высасывая кровь, — за исключением тех случаев, когда убийство входило в мои намерения.
— Меня мало волнует, по какой причине я умру или сойду с ума, — дрожащим голосом откликнулась я. — Судя по твоим словам, это неизбежно в любом случае. Неужели, позвав тебя, я подписала свой смертный приговор?
Я с замиранием сердца ожидала ответа, сознавая, что ради его любви готова принять любой удел.
— Ты не похожа на своего мужа и всех прочих смертных, — заявил граф. — На одном из поворотов истории кровь твоего рода смешалась с кровью бессмертных, и потому ты наделена особой силой. Да будет тебе известно, кровь обеспечивает не только бессмертие, но и способность существовать вне телесной оболочки и с легкостью преодолевать границу между видимым и невидимым мирами. Говорят, в древние эпохи все без исключения люди обладали этой способностью, но с течением времени они утратили ее.
Джонатан в свое время познакомил меня с научной теорией, согласно которой люди на протяжении тысячелетий развивали лишь те способности, которые были им необходимы в борьбе за существование.
— Если верить теории мистера Дарвина, свойство, о котором ты говоришь, было не нужно человечеству, — заметила я.
— Я потратил столетия на изучение естественных наук, медицины, философии и оккультизма, — ответил граф. — И в результате проникся уверенностью в том, что соединение смертных и бессмертных является конечной целью процесса эволюции. Настанет время, когда преграда, отделяющая видимый мир от невидимого, неминуемо рухнет. Монахи-воины, о которых я тебе рассказывал, полагали, что именно это пытался сказать нам Христос, превратившись в дух, позволив своей телесной оболочке испариться и вознестись в иной мир. Но церковь утаила истинное знание, сделав его достоянием узкого круга посвященных и таким образом обеспечив себе власть и могущество.
«Все, что ты говоришь, противоречит тому, во что меня учили верить», — пронеслось у меня в голове.
— И все же я не сомневаюсь, ты веришь каждому моему слову, — откликнулся он на мою невысказанную мысль. — Ты и подобные тебе наделены седьмым чувством, чем-то вроде телепатии. Ты способна создать новое тело силой бессмертного сознания, оживить плоть духом. От тебя одной зависит, станет ли эта способность источником вечной радости или вечного наказания, Мина. Когда я говорю «вечный», я ничего не преувеличиваю.
Графство Слиго, 31 октября 1890.
Черные скалы, громоздившиеся на ирландском побережье, далеко выступали в море, разрезая его на куски. Волны в бессильной злобе набрасывались на шероховатые каменные стены. День выдался погожим и солнечным, но безмятежная голубизна неба не могла успокоить охваченного яростью моря. Чем дальше на север мы плыли, тем более суровым и неприветливым становился пейзаж. Черные скалистые выступы походили на щупальца исполинского чудовища, тянувшиеся в море. Серовато-зеленые гневные волны беспрестанно вскипали белоснежными гребнями пены, лизавшими борта нашего корабля.
