Обычного человека обратил в раба? – задал новый вопрос Сидше, появившись у неё за плечом. – Или благородных кровей?
– Благородного! Благородную особу оскорбил! Одурманил, обманул! Нет мне прощения, госпожа, прошу снисхождения! Милости прошу! Сам бы я ни за что, никогда! Поганый язык Абира-Шалима арх Астара ввёл меня в искушение! Он во всём виноват! Милосердия прошу!
Халиль-Утар арх Ташир, растеряв остатки человеческого достоинства, стелился по пыльным камням, хныкал и кланялся; Фог стало противно, и гнев куда-то улетучился.
«Не убивать же его, в самом деле, – промелькнула мысль. – Пускай-ка сперва исправит содеянное».
– И для Абира-Шалима арх Астара из Дабура настанет час расплаты, – произнесла Фогарта. И добавила, чуть повысив голос: – И какое же наказание по законам Кашима полагается за твои преступления? Громче говори, я не слышу.
Боковым зрением она заметила, что Сидше рядом нет, но, не успев забеспокоиться о пропаже, почти сразу же услыхала его голос издали, из самого средоточия толпы:
– Руку! Отнять руку, посягнувшую на то, чего и касаться не должна была!
Шёпоты и пересуды нарастали лавинообразно, точно единственная песчинка, скатившаяся с горы, постепенно увлекала за собой и другие.
– Одну лишь руку? – с ледяным удивлением переспросила Фог.
Купца затрясло крупной дрожью, словно сама смерть дохнула ему в затылок.
– Обе! Обе руки, и нет мне прощения! И язык, грязный, болтливый, за оскорбительные речи! И…
Халиль-Утар арх Ташир продолжал говорить и говорить, явно не понимая, что если ему разом отсечь всё перечисленное, то он просто умрёт от кровотечения. Ведь сейчас за него говорил страх; всё, чего он желал – умаслить чудовище, принявшее по недосмотру небес облик женщины с рыжеватыми волосами.
«Такой трус и натворил столько бед».
Прикрыв на мгновение глаза, Фогарта собрала силу воли в кулак – и присела так, чтобы её глаза находились на одном уровне с купцом; так успокаивают детей или животных.
– Ты можешь отработать своё прощение, если до конца дня выяснишь, где сейчас находятся два киморта, проданные тобой раньше, брат и сестра с севера. Я буду ждать вон в той чайной, – указала она наугад на ближайшее к источнику заведение. – Если до того, как солнце коснётся края земли, ты не явишься ко мне с докладом, то в ту же секунду ты лишишься всего, что назвал. Обеих рук, языка, носа… что ты там ещё перечислил?
Он рефлекторно сдвинул колени и сглотнул; сказанное доходило до него с задержкой, но зато потом в глазах, заплывших и воспалённых от слёз, вспыхнула надежда.
– Этот никчёмный раб всё сделает, всё, да, госпожа, – забормотал он, утыкаясь лбом в камни. – Всё сделает, ещё до заката, о, милосердная…
– Не подведи меня, – холодно ответила Фог. И, подумав, добавила: – А чтоб твоим людям тоже было чем заняться, пускай-ка они отыщут ещё вот кого… – и перечислила четыре имени.
Купец мотал головой так, что, казалось, она вот-вот отвалится.
Наудачу выбранная чайная была, по счастью, довольно чистой. Хозяин, который видел представление, развернувшееся на площади, быстро сориентировался и выставил на улицу всех курильщиков подозрительных смесей, всех пьяниц и оборванцев, а пиалу с травяным отваром и сладости преподнёс опасной гостье лично, бормоча:
– Прошу, отведайте, не побрезгуйте, ясноокая госпожа. Наш рецепт, особый, семейный, вы такого на севере не попробуете… Примите дар, прошу…
Фогарта не стала поправлять его, что приехала из Ишмирата, а не из Лоргинариума. Морт всё ещё бурлила в ней и вокруг неё, требуя выхода – так меч, вынутый из ножен, просит напиться крови.
– Благодарю, любезный, – ответила она коротко. И почти сразу же заметила на правой руке у хозяина застарелый, уродливый рубец – давний ожог или что-то вроде того. – Ну-ка, протяни ладонь.
Старик беспрекословно послушался, хотя содрогнулся всем телом, словно мысленно попрощался с конечностью. Каково же было его удивление, когда отвратительный шрам исчез без следа!
– Госпожа так добра, так добра! – затараторил он, выпучив глаза. – Чем этот ничтожный может услужить?
На лице его читалось желание обменять ещё несколько несложных услуг на чудеса киморта.
– Я просто хочу отдохнуть здесь до вечера в тишине и покое, – отмахнулась Фог, напуская на себя усталый вид. – Ступай.
Долго посидеть в одиночестве ей не довелось. Почти сразу же на узорчатые подушки подсел Сидше; выглядел он как торговец после крайне выгодной сделки.
– Ты добрая женщина, – белозубо усмехнулся он, забирая с тарелки вяленый ломтик ригмы в меду и орехах. – Не боишься, что Халиль как-его-там тебя обманет и сбежит из Кашима?
В узкие, подобные бойницам окна подглядывали любопытные – те, кому сцены у источника было мало. Внутри чайной царил полумрак; от подушек на полу отчётливо пахло застарелым потом и пылью, а под потолком всё ещё стоял дым от расслабляющих курений. Жаром исходила глубокая глиняная пиала, доверху наполненная травяным отваром, а из кухни доносились ароматы лепёшек, дешёвого масла и почему-то рыбы – хотя откуда ей взяться в пустыне?
«А, наверное, ящериц поджаривают, – всплыло из глубин памяти запоздалое объяснение. – Или змей. На юге странная кухня…»
– Ну, пусть попробует убежать. Всё, с чем он готов был расстаться, ближе к закату начнёт гореть огнём, а потом болеть. Как думаешь, далеко этот трус уйдёт?
