— Хотела тебя порадовать, — довольно улыбнулась девушка и зевнула. — А потом так устала ждать…
— Рой, а почему воняет‑то? — продолжила я допрос.
Заварэйка потянулась и, заглянув в пустую кружку на столе, объяснила:
— Ну, я нашла во дворе подходящий котелок, там только на дне что‑то прилипло немного… Но я решила, что ничего страшного… А потом… Ну, пригорело немного. И птицы эти… — девушка брезгливо поморщилась. — Скакали вокруг меня.
— А — а-а, — протянула я, решив, что могло быть и хуже. — В следующий раз выбирай другое место и посуду, ладно? Думаю, крин пустит тебя в дом, если что…
— А чем этот котелок хуже? — удивилась Ройна, набрасывая на плечи куртку. — Покажешь, где едальня?
— Да. Просто пойми, — раздраженно вымолвила я, — этот котелок…
Договорить я не успела, девушка фыркнула и выскочила во двор. Обиженно взвыв, я уселась на кровать и прошипела:
— Никуда не пойду!
В это же мгновение со двора донесся истошный вопль заварэйки. Перепугавшись за подругу и напридумывав себе ужасов, я поскорее распахнула дверь, готовая броситься на врагов, и замерла с вытянутой вперед рукой, любуясь зрелищем.
Ройна, вереща и размахивая руками, бегала вокруг опрокинутого котелка, а за ней, заполошно кудахкая, стаей носились куры. Несколько неповоротливых несушек с задумчивым видом склевывали густое светло — желтое варево приворотного зелья, время от времени распушивая перья и начиная сокотать. Белые и серые хлопья кружились в воздухе, прилипая к перепачканной куртке Ройны или оседая на землю.
Не выдержав, я скрылась в домике, сдавленно хихикая и повторяя про себя: «Зелье! В котелке для птичьей каши!»
Похоже, надежда подруги о поклонниках исполнилась.
«Записи следует оформлять строго по плану с указанием вспомогательной литературы».
Справочник в помощь студенту магической академии
«Помни! Рассказы пьяниц озаглавь „Мифы и легенды с дополнениями и пояснениями местных исследователей“».
Приписка на полях
Вызволить Ройну из плена удалось, лишь взяв в руки палку. Несушки с криками разбегались от меня, чтобы после суматошного круга вернуться обратно и подло напасть с противоположной стороны. Заварэйка пищала и отплевывалась, перья и боевые полужидкие комочки летали в воздухе, угрожая прилипнуть и испачкать одежду.
Под прикрытием палки и моей спины, девушка забаррикадировалась в домике, боясь открыть дверь даже тогда, когда я потребовала впустить и себя внутрь. Раздосадовано пригрозив выбить дверь, получила из окна одеяло с подушкой, а так же предложение поискать себе другое место для ночлега. Окончательно обалдев от такой наглости, подхватив вещи, я сначала хотела идти жаловаться крину, но вспомнила его обещание о наказании и со вздохом уселась на лавочке под забором, хмуро озвучив прибежавшим на меня посмотреть курицам:
— Буду здесь сидеть. Может кто мимо пройдет, сжалится над сиротой и позовет к себе.
Особенно на такую возможность я не рассчитывала, но всякое в жизни бывает. Вот и в деревне отыскалась сердобольная хозяюшка.
Одна из женщин, возвращаясь домой с ведрами на коромысле, приостановилась напротив, улыбнулась добродушно и хотела уже дальше двинуться, но мой печальный взор разжалобил бедную женщину, и она, по не знанию скорее всего, пригласила меня к себе на чай и варенье. Поторговавшись, я выпросила себе малинового чаю и сушеных яблок, после чего с радостью последовала за женщиной, показав в сторону владений крина язык.
«Вы еще пожалеете! — грозно подумала я. — Еще вспомните, что не нужно было ругать Эмму и выгонять ее взашей!»
Обращалась я, конечно же, только к Ройне, со злорадной усмешкой представляя, как подруга после голодной ночи в домике попытается выйти во двор, а там на нее вновь нападут птицы. Зелья заварэйка готовила отменные, эффект на людях стойко держался дня четыре, а тут куры!
Мою хозяйку звали Лита, жила женщина одна уже много лет, после того, как ее муж по глупости или из‑за веры в лучшее отправился на заработки, но не в Маяяру, как большинство искателей лучшей доли, а куда‑то на север. Больше о нем никто не слышал уж лет пятнадцать.
Женщина Лита была справная, хозяйственная, без мужской помощи не страдала. Дом так и лоснился ухоженностью, ни пыли, ни грязи. А как пахло! Я аж слюной захлебнулась от сытного аромата квашеной капусты и поставленной на ночь опары. Желудок так отчетливо напомнил, что нынче мне нужно питаться за двоих, а не спасать легардов и подруг из неприятностей, что я перепугалась его громкого урчания.
Заметив мой голодный взор, Лита с усмешкой собрала на стол остатки своего ужина, поселившие во мне подозрение, что периодически у хозяйки кто‑то гостит. Иначе зачем ей наготавливать столько? Приняв у меня одеяло и подушку, Лита с сомнением их обнюхала и унесла в соседнюю комнату, а я без разрешения села и со вздохом наколола на двузубую вилку маринованный грибок.
— Что ж вы, деточка, себя голодом морите‑то, а? — участливо спросила Лита, возвратясь. — Глаза во — о-он какие, целый денек, сразу видно, не ела, а в таком положении кушать положено часто.
Я подавилась кусочком картофеля и закашлялась.
Если даже какая‑то женщина без труда поняла, что я беременна, то скоро все догадаются.
«Кажется, я об этом не подумала».
Под рассказы Литы я незаметно смолола все, до чего дотянулись руки, даже веточку укропа из мисочки с маринованными огурцами. Потом женщина уложила меня спать в большой комнате, взяв слово, что я подумаю над решением проблем с крысами, зачастившими в погреб. Покивав и утвердительно промычав неразборчивое согласие, я зарылась лицом в чистенькую наволочку мягкой подушки и с блаженством задремала.
* * *
Тишина и спокойствие, опустившиеся на деревеньку седыми клочьями тумана, утихомирили даже обезумевших несушек, с сокотанием удалившихся в курятник. Пес на окраине, оттявкав на последнего прохожего, забрался в свою конуру. Хозяева притворили ставни, чтобы не пустить ночную сырость в дома. Коровы, изжевав последний клок сена, улеглись в хлевах, посапывая и кося темные очи на задремавших в стойлах лошадей.
Тишина казалась такой безмятежной, что даже отдельный волчий вой на опушке леса не разбудил жителей, лишь псы озадаченно высунули носы из укрытий, принюхиваясь. Туман, покрывая незваных гостей, с шорохом вполз в деревню, окутывая дома и сараи, проникая в щели и среди ветвей. Белесое молоко разлилось широко, от самого леса и дороги к городу и до холмов на западе, где на многие километры не было ни единого дома.
