Несколько часов, ещё несколько восхитительных часов взяли они у судьбы — пока не пришло время расставаться.
….Когда он открыл глаза в своей комнате, за окном отчётливо потемнело. Небо заволокли тяжёлые тучи, и ветер гнул вершины лесных деревьев — там, внизу, за последними городскими крышами.
В голове, подобно тучам за окном, клубились мрачные мысли.
Разлука с единственной, бесконечно дорогой женщиной, разговор с Вельзереном, и, тягостнее всего — необходимость что-то решать с престолонаследием.
И какая боль наполняла взор Силинель, когда она — внешне так спокойно, так рассудительно! — говорила об этом…
И ведь она права. И прав Сегерик.
Но…
Такая боль в её глазах…
И такой протест в его собственной душе.
И такая гнусность по отношению к Рири…
Как ему поступить? Как быть?
Молодой лич с тяжёлым вздохом закрыл лицо руками — на краткий миг.
За окном вновь взвыл ветер.
Эет, не надевая сапогов, упруго встал с постели и распахнул оконные створки.
Ветер ворвался в комнату, взметнул тонкие занавески, принёс отчётливый сухой запах пыли с горьковатой ноткой терпких почек и тонкий, волнующий аромат цветущей ивы. Ветер ударился о стены створками окна, рванул золотистые пряди Эета, затеребил лепестки розы — и вода в вазе задрожала под мощным порывом.
В пасмурном небе раскатисто прогрохотал гром.
Эет невольно рассмеялся и, запрыгнув на подоконник, разлёгся поперёк, почти наполовину высунувшись из окна. Вверху, над козырьком карниза, кипели сизые тучи — и на лицо увесисто шлёпнулись первые капли дождя.
Волосы рвал ветер. Обжигал глаза, нёс песок городских улиц, колол щёки и лоб клейкими чешуйками тополей, мягко бил невесомыми, пушистыми серёжками, сброшенными с ив.
В пепельном тусклом свете надвигающейся грозы с треском полыхнула вспышка — яростная, розовато-серебристая — и шумно хлынул ливень.
Струи хлестали по лицу, промокшая одежда тут же прилипла к телу, волосы — ко лбу и щёкам. Дождь кипел, с крыши рушилось даже не водопадом: ниспадало какой-то всклокоченной седой бородой. Вода пенилась, бурлила, рокотала в желобах, воздух пропитался запахом сырости: мокрая земля, мокрые листья, мокрая кора — весь мир стал мокрым в сером тумане грозы.
Эет смеялся, хватая дождь ртом.
Белый шквал летел над Атаридой, сметая пыль и грязь, питая корни деревьев, омывая листья… Разбивая в прах все мрачные мысли.
— Всё будет хорошо, Сили, — прошептал Эет в клубящийся серый туман над головой. — У нас всё получится.
В комнате громко кашлянули — и Эет, гибко выпрямившись, соскочил в спальню. На него огромными изумлёнными глазами смотрел Таривил — и улыбался.
Эет, почему-то смутившись, убрал налипшую на лицо мокрую прядь, заправив за ухо. С одежды текло в три ручья, и вокруг босых ног немедленно образовалась лужа.
— Интересный способ принимать ванну, — не удержался от лёгкой подначки эльф. — Если бы я знал, мой Господин, что вы предаётесь омовению, я ни за что не побеспокоил бы вас.
— Люблю грозу, — не придумав лучшего ответа, пожал плечами Эет и, повернувшись к окну, захлопнул створки.
— Да, — кивнул эльф. — Гроза прекрасна. Я не думал… — Тар запнулся и замолчал.
— Ну, как всегда, — улыбнулся Эт, стаскивая с себя мокрую тунику. Швырнув её на стул, он прошёл к шкафу, и, вытащив полотенце, начал энергично протирать свои длинные волосы.
— Что — как всегда? — не понял Таривил.
А вот будешь знать, как язвить!
— Ты, как всегда, не думал, что нежить — а твой Господин особенно — может любить то, что любят эльфы.
И, прежде чем Таривил успел обидеться, высунулся из полотенца и весело подмигнул.
— Богам смерти по чину положено любить грозу… И штормы, и бури. Свободная стихия — она всегда величественна и полна дикой, иногда жуткой красоты. Разве нет?
Таривил неуверенно пожал плечами. Наверное, не понял, почему Господин сказал о богах смерти во множественном числе — и к чему вообще их приплёл.
— Ну, так зачем ты пришёл? Просто поболтать? — Эет, накинув полотенце на плечи, плюхнулся на кровать и щелчком пальцев испарил лужу у окна. Разумеется, он догадывался о цели визита, но ни в коей мере не собирался облегчать эльфу задачу.
Таривил подошёл к столу и осторожно дотронулся до розы.
— Она никогда у вас не увядает, да? — вместо ответа спросил он.
— Да, — кивнул Эет. Лич ожидал, что сейчас вита-маг спросит, каким образом удалось добиться такого результата, но Таривил молчал. Повернулся лицом к комнате и стоял, глядя на дверь. Только руками опирался о стол, словно собирался на него запрыгнуть — но передумал.
— Вы отправляетесь в Невенар, — не спросил, а констатировал факт эльф.
— Да, — снова кивнул Эет.
— Я поеду с вами, — просто объявил юноша. И, помолчав, выпалил, выдав всю свою боль и отчаяние: — Вы же мне обещали!..
— Так я и не отказываюсь, — улыбнулся лич. — Завтра отбываем. Сперва в Преисподнюю, там у меня важный разговор… кое с кем… А послезавтра выйдем на поверхность Невенара. Так что можешь собираться.
Таривил молча стоял, глядя в пол, и кусал губы.
— Что, Тар? — мягко спросил Эет.
— Я… наверное, я уже не вернусь с вами на Атариду. Я пойду к своему народу.
— Хорошо. Как знаешь, — кивнул его Господин.
— Но… Вы же обещали… — голос Таривила пресёкся.
— Что?
— Освободить меня…
Эет вздохнул.
— Прости. Я не могу рисковать. Я отпускаю тебя и на прощанье прикажу лишь никому не выдавать нас. Я не верю, что ты стал бы специально вредить нам, только от ошибок не застрахован никто, Тар. От неосторожного слова, от опрометчивого поступка… В конце концов, от прихотей судьбы. Так что извини.
— Вы не произнесёте Формулу Освобождения? — Таривил даже сжал кулаки.
— Ты должен меня понять.
— Вы мне не доверяете? — горько спросил юноша. И прошептал, словно сам обвинял себя: — Конечно! Как можно верить шпиону?…
Понурившись, ссутулив плечи, эльф тяжело двинулся к двери. И уже на пороге обернулся:
— Простите меня за истерику, Эет. И спасибо, что позволяете вернуться домой… Что отпускаете.
Эет закусил губу, так жалко в эту минуту ему было Таривила. На языке так и вертелась Формула…
Но он не имел права рисковать.
— Я буду рад, если ты хотя бы часть пути проедешь с нами, — улыбнулся через силу молодой лич.
Тар вернул ему такую же вымученную улыбку — и закрыл за собой дверь.
Эет
Магма.
