– Он смешной, – Долэг легла в кровать. – Сказал, что мы будем жить у моря. Ты, я и он тоже. Что у меня будет своя комната. Или две. Или сколько захочу.
О да, у него же есть деньги.
Совести вот нет, но разве это недостаток?
– А леди Льялл обозвала его сукиным сыном, – пробормотала Долэг, зевнув в подушку. – Кто такой сукин сын?
– Нехороший человек.
Из-за которого все думают, что Тисса – легкомысленное существо и сама дала повод…
– Неправда, Урфин хороший. Только у него плечо болит.
Будь воля Тиссы, у него болело бы не только плечо.
…моя путеводная звезда, снедаемый отчаянием и преисполненный надежд, я буду ждать тебя…
Тисса задула свечи, кроме одной, которую осмелилась взять себе, и выскользнула за дверь. Она не делает ничего плохого. Она лишь скажет, что злой рок и воля Их Светлости обрекли Тиссу на замужество с человеком, который…
…обещал построить для нее дом. У моря. И Долэг забрать.
Одержал победу в турнире, хотя и говорили, что нечестным путем…
Золотая цепь обвивала запястье.
Пусть Тисса тана не любит, но… это еще не повод поступать подло. Папа говорил, что подлость – удел низкорожденных. А Тисса – леди. И будет вести себя, как леди – она ведь поклялась маме и старательно держала слово. Вернувшись в комнату, она отправила письмо в камин и, глядя, как вспыхивает бумага, размазывала слезы по щекам.
Море волнуется… волнуется так, интенсивно.
Качает.
Расправляют крылья волны. Брызги тают на позолоте. И широкие весла просеивают пену.
Ветер рвет цветочные гирлянды и ленты, отдавая их морю. Скрипят снасти. Похрустывает дерево. И мне кажется, что еще немного, и корабль наш уйдет на дно. Что он, как не игрушка этого мира?
Но когда Кайя готов уже скомандовать разворот: по-моему, вся затея была изначально безумна – небо светлеет. Желтая полоса прорывается в пологе туч, и солнечный свет льется на волны, скалы, на людей.
Я подставляю руки.
Когда еще получится удержать на ладони огонь.
– Хочешь? – предлагаю Кайя.
Он рядом. Сегодня он не отходит ни на шаг, точно пытается заслонить меня от чужих взглядов. Их же слишком много. Назойливых. Любопытных.
Желающих получить подтверждение вчерашней сплетне.
Кайя меня бросит.
Сегодня. Быть может завтра. В крайнем случае – послезавтра. Но бросит обязательно, потому я недостойна… нет, не Их Светлости – на него им всем плевать, но скорее места, которое занимаю.
– Нарвалья скала, – Кайя придерживает меня, скорее для самоуспокоения. – Видишь? Осенью сюда приходят нарвалы. Их ловят для Хаота. Там ценят нарвальи рога… смотри…
Я вижу острые плавники, распарывающие брюхо моря. И слышу свист, характерный такой, знакомый. Нарвалы выныривают из волн, пристраиваясь почетным кортежем. Они крупнее наших дельфинов и окрас имеют молочно-белый. Но самое удивительное – витой рог нежно-розового оттенка.
Я машу рукой, и нарвалы отвечают созвучным хором.
Отстают.
Волны гаснут, и барк идет не по водяным горам, но по равнине.
– Племянничек, – дядюшка Магнус ныне повязал голову красным платком, сделавшись похожим на старого пирата. И хромота его вписывалась в образ. – Не уделишь ли минутку-другую?
Голос сердитый.
И сам хмурый.
Что-то случилось? Если так, то мне не скажут. И Кайя с неохотой передает свой пост при Нашей Светлости Урфину. Он выглядит весьма неплохо для недавно раненого.
– Иза, у меня к тебе просьба, – Урфин опирается правой рукой на борт, левую же держит прижатой к телу. От повязки, упрямец этакий, отказался. – Это касается Тиссы. Пригляди за ней.
– Гийом?
– Он – злопамятная скотина. И я не хочу, чтобы Тисса пострадала, если Гийом решит мне отомстить.
– Его нельзя услать?
– К сожалению. Он… слишком слаб.
Кто? Гийом? И когда ж ослабнуть успел-то? Позавчера еще был бодр и преисполнен праведного гнева.
– Видишь ли… такие, как я, не имеют права побеждать. А если вдруг такое случается, то значит, дело нечисто. Магия помогает… и благородные рыцари, – Урфин произнес это так, что мне сразу стало ясно, что степень благородства этих рыцарей весьма далека от идеальной. – …вынуждены противостоять моей нечеловеческой силе.
И зело страдают от этого. До глубокого душевного кризиса.
Лицемеры чертовы.
– Полученные травмы не позволяют ему исполнить долг, – оскал Урфина вряд ли можно спутать с улыбкой. А ведь он устал воевать – и герои, и злодеи одинаково нуждаются в отдыхе.
– Я присмотрю.
Обещаю, но понятия не имею, как сдержать обещание.
– Спасибо.
– Зачем тебе эта женитьба? Только серьезно.
Дело не в любви, и вряд ли в расчете – выгода сомнительна. В чем тогда?
– Магнус свою жену украл. Сказал, что как только увидел, сразу понял, что жить без нее не сможет. Он был счастлив. И она тоже. Я помню, как она на него смотрела. Ты на Кайя также смотришь… наверное, я тоже так хочу. Или просто, наконец, что-то свое иметь. Дом. И семью тоже. Чтобы меня кто-то ждал. И был рад возвращению. Да и просто не быть одному. А Тисса – милая. Пожалуй, ты и она – единственные, с кем я не чувствую себя… выродком.
Он хотел сказать другое, и мы поняли друг друга без слов. Его, пожалуй, презирают сильнее, чем меня. И не дают себе труда скрывать презрение. Сколько лет он терпит?
А надолго ли хватит меня?
Бороться. Доказывать, что я справляюсь. Ошибаться. И учитывать ошибки. Искать союзников. Снова и снова, день за днем противостоять всем тем, кто должен бы поддерживать Нашу Светлость.
Но у меня хотя бы есть ради кого воевать.
Грохочет барабан, и весла работают в слаженном ритме. Барк не летит, скорее шествует по морю, уязвленному светом. Стрелы солнца летят сквозь пробоины туч. И темнота тает.
– Урфин, – я знаю, что он не последует совету, но промолчать было бы не честно. – Забирай ее. Увези куда-нибудь… не знаю, куда, но главное – отсюда.
– Пока не могу.
Рыцари не сбегают от проблем. И не бросают друзей. Только воюют с идиотским упрямством, надеясь, если не победить, то хотя бы выстоять.
Юго хотел бы оседлать резного жеребца, что украшает нос барка, но эта выходка привлечет внимание. И Юго сидит тихо-тихо.
Он старается быть полезным.
Дамы ценят. К ним вернулись утерянные было спокойствие и надменность.
– …и она предлагает мне взять ребенка! Под опеку, – говорит леди с узким лицом, чью некрасивость лишь подчеркивают пудра и румяна. – То есть, раз я не могу родить сама, значит, можно подбрасывать мне всякое…
Разносят сладости и чай в пустотелых дынях, оплетенных серебряной сетью.
