серебряными, напоили водкой, искупали в канаве и подло улетели в закат.
– В прошлый раз эльфы из кустов вылезали и тоже украли сумку с деньгами, – хихикнула я.
– Сегодня история эпичнее. Я даже ему кваса за свой счет вынесла, – призналась подруга и, отмахнувшись, потребовала: – Рассказывай!
– Да нечего особо рассказывать, – вздохнула я в ответ. – Он потащил меня в лабораторию к Гробыне.
– Зачем? – поразилась Рита.
– Потому что своей у него нет, – пожала плечами я.
– Резонно, – ответила Рита. – И дальше что?
– Дальше заставил стихийной магией призывать воду из крана, чтобы вымыть мензурки… и все такое.
– Получилось? – Рита вся подалась вперед.
– Где-то через полчаса. Я даже кокнула всего одну колбу!
– Молодец какая, – восхитилась мной подруженька.
– Угу, – буркнула я в похлебку. Наверное, стоило есть культурнее, но сейчас это было выше моих сил! – Но этого Гордынычу показалось мало, и он потащил меня мыть котлы.
– Вроде как этим тебя не проймешь, – пожала плечами Рита.
– Пятнадцать котлов. И все в копоти, накопленной как минимум за год.
– Ого! А он знает толк в эксплуатации девиц! – хихикнула Рита.
– Но дело даже не в мытье, – продолжила сокрушаться я. – Оно-то что? Тьфу. Зелье сварить, запустить процесс чистки, и все готово. Но Эрвикс заставил меня разжигать огонь самостоятельно! Как в первобытные времена. Понимаешь?
– Трением?
– Дунием! Велел дуть, то есть. Дал мне угольно-магические бруски с искрами и сказал призвать стихию.
На лице подруженьки не было ни грамма сочувствия!
Наоборот, с каждым моим словом улыбка на ее лице становилась все шире и шире! А в глазах появлялось все больше веселых искорок.
– И что? – очень ехидно спросила Рита.
– Ну я и дунула.
– Чуда не случилось?
– Случилось. Я спалила Эрвикса.
– Совсем?.. – Рита прекратила улыбаться и осмотрелась, словно выискивая свидетелей, от которых теперь придется избавиться.
– Частично, – призналась я. – Рубашку подпалила. И вообще… Гордыныч злобный был как невесть что!
– Орал? – сочувственно спросила подруга, сжав мою руку, лежащую на столе.
– Нет, – нехотя признала я.
– Угрожал?
– Не-а.
– Дал новое мерзкое задание? Отказал в экзамене? – напирала Рита. – Что он сделал?
Мне стало немного неловко, но я призналась:
– Ничего такого на самом деле. Он наложил звуконепроницаемый купол, выругался под ним, как невесть кто, снял рубашку, оделся в мантию и вернулся. Спокойный уже. Ну и порекомендовал стараться лучше.
– Ничего себе, – присвистнула Ритка, подперев щеку кулаком. – То есть ты кокнула пробирку, вызывая воду, после невесть сколько времени дула на искры, и наверняка все делала вот с этим вот недовольно-страдальческим выражением лица. Так? Потом взорвала брусок с топливом, спалила рубашку несчастного, помешанного на аккуратизме мужика, а он на тебя даже голос не повысил?! Вот ни столечко?
Рита показала мизинец и приставила к верхней подушечке кончик ногтя большого пальца. Я прикусила губу и покачала головой.
– Вот это у него терпелка отросла со студентами, конечно, – восхитилась Рита. – Уважаю!
После слов подруги я нервно выпила почти полную кружку морса и задумалась. А ведь действительно, профессору со мной тоже нелегко пришлось. Просто я была так поглощена своими переживаниями и страданиями, что не подумала о том, каково Эрвиксу. Будем честны, студентам вообще в процессе обучения редко приходится задумываться о том, какие именно моральные травмы у преподавателей вызывает наша глупость. Или наглость. Или нежелание шевелить мозгами.
Все усугублялось тем, что мне нужен был лишь экзамен. И все. А Эрвикс, привыкший делать все хорошо, вдруг решил по-нормальному проверить случайно развившийся резерв с даром. И кто ему виноват, что он такой педант? Не я! И точка.
Мне было хорошо без дара раньше, и дальше я планировала жить так же. Вдруг начавшие расти стихийные силы воспринимались мной скорее как досадная помеха, а не как шанс. Так что Эрвикс сам создал себе и мне проблему. Он загорелся развитием дара, так что пусть расхлебывает последствия! Мог бы просто позволить отмыть его чистый дом повторно и поставить мне оценку. И все остались бы довольны. Ну, я точно.
Даже постаралась бы больше ничего не бить.
– Эль… – Ритка перегнулась через стол и заговорщически спросила: – А как оно?
– Пока ничего не понятно, – вздохнула я. – Иногда силишься призвать хоть что-то, а тут пшик. А потом не хочешь ничего, отчаялась – и ветер тут как тут. А потом еще и ливень.
– Не-е-ет, – покачала головой подруга. – Я про него.
Ритка многозначительно подвигала бровками.
– Ты все еще не внесла конкретики! – нахмурилась я.
– Тело, – выдохнула Ритка. – Плечи, спина… Как фактура?
Ага, вот и она родимая… конкретика.
– Какое тело? – поразилась я. – О чем ты вообще думаешь, когда тут такое! Не понимаю, о чем ты.
Ритка всегда быстро заводилась, и этот раз не стал исключением. Потому она громыхнула на ползала:
– Профессорское тело! Тело без рубашки, на которое ты смотрела после того, как ее сожгла.
Та-дам!
Совсем не так я себе представляла минуту славы, конечно.
– Ну, дор-р-рогая, – гневно прошипела я, выхватив взглядом как минимум одну сплетницу за соседним столиком.
– А что? – чуть смутилась подруга, но с темы не сползла. – Ты сама виновата. Видишь ведь, как мне интересно. Как наш Гордыныч? Тощий и страшный? Или с пузиком? Книжник ведь…
И мне вдруг стало обидно.
– Во-первых не «наш», а мой, – поправила я Ритку. – Это мне он экзамен должен. И нет у него пуза. Все там у него… в порядке.
Мне вспомнилась кратковременно представшая перед глазами картина с полуголым Эрвиксом.
– Не тощий, – добавила я, почему-то улыбаясь. – И руки хорошие.
– Как у Гробыни? – спустя секунду внесла следующее предположение Рита и чуть зарумянилась.
Вообще, лицезрение Гробынистого тела было нашей с ней маленькой тайной. В конце четвертого курса мы с Ритой ходили на Хрустальное озеро – хотели искупаться на новом месте, которое случайно нашла подруга. Спуск там был пологий, народу никого… Ну, пришли, принялись раздеваться, а в воде плеск. Спрятались за здоровенный дуб и… увидели прекрасное. Из воды, как в лучших любовных романах, на фоне заходящего солнышка выходил он. Профессор Алоис Норт. Только без мантии. И без брюк. И без рубашки…
В общем, уважаемый суровый некромант оказался высок, подтянут и скорее жилист и гибок, чем худ. А в закрытой черной одежде он выглядел так, что хотелось накормить и поплакать. Потом снова кормить. И снова плакать. И так по кругу, пока косточки не обрастут мясом и взгляд не подобреет.
– Нет, скорее как профессор Кайстер Гибс, – припомнив все, сказала я.
– Серьезно?! – выдохнула Ритка. – Врешь.
Я кивнула и поклялась самым дорогим:
– Век фирменного блюда не видать!
Более детально обсудить фактурные профессорские тылы мы не успели. Раздался зычный голос повара, который звал официантку. Ритка поморщилась и улетела в сторону кухни. А я допила морс и, подло воспользовавшись ситуацией, уползла на второй этаж, в подружкину комнату.
Спать-отдыхать!
Утром следовало забежать домой – переодеться, а потом вновь нестись к Эрвиксу. А пока я отправила маме магическую птичку-предупреждение, что останусь у Риты, и упала в постель. Кажется, уснула раньше, чем голова коснулась подушки.
– И куда ты опять? – спросила мама, встав передо мной и закрыв собой выход из дома.
– В академию, – призналась я. Решила, если уж врать, то не во всем, чтобы окончательно не запутаться.
– Зачем? – прищурилась мама.
– Помочь с книгами, – снова не солгала я. – Попросили. А что такое?
– Ты нарядилась, – заметила мама. – И собрала волосы в высокий эльфийский хвост. Это все ради книг?
Я почувствовала, что краснею. Сегодня действительно хотелось выглядеть хоть немного лучше обычного. Профессор Эрвикс всегда идеален, так почему бы и мне не показать, какой могу быть, если немного постараюсь?
– Ты крутилась у зеркала не меньше двадцати минут и трижды меняла платья, – продолжила обличать меня мама.
Ладно, много постараюсь. Я вздохнула, разгладила складки на широкой ярко-голубой юбке и сообщила как можно более буднично:
– Просто учеба кончилась, и мы наконец сняли форму. Да и время было. Вот я и…
– Кто попросил помочь с книгами? – не унималась мама.
– Профессор Эрвикс, – ответила я, прежде чем успела подумать.
Мама нахмурилась, явно припоминая, о ком речь. Потом улыбнулась, меняя гнев на милость:
– Это тот, что
