слова ударили ее с неожиданной силой.
Они и меня ударили, хотя совсем на иной лад.
Встал второй советник:
– Я признаю за тобой, Нура Кван, титул верховного коменданта.
В зале стояла полная тишина.
И тогда поднялся третий советник – Ия.
Он долго молчал. Тисаана так стиснула мою руку, что у меня пальцы онемели. А может, их кололо от волнения.
– Советник? – тихо, неуверенно напомнила о себе Нура.
Он наконец заговорил:
– Нура Кван, я знаю тебя много лет. За эти годы я убедился в твоей преданности Орденам и Аре. Нет пределов твоему стремлению к этому посту. Я, как советник, видел в залах Башен сотни повелителей. И не сумею назвать среди них ни одного с подобной решимостью, с такой стальной волей, настолько преданного своим убеждениям.
– Благодарю, советник. – Нура беспокойно улыбнулась краешком губ.
– Ты многократно доказала преданность Орденам и Аре, – продолжал Ия. – Мы все в огромном долгу перед тобой за эту службу. Но я не предлагаю тебе титул верховного коменданта.
По залу прокатился общий вздох.
Ия повернулся к слушателям, нашел меня серебряными глазами:
– Я вызываю кандидата Максантариуса Фарлиона.
В меня уперлись сотни глаз, вздохи разрослись в ропот. Я встал, почти не чуя под собой ног. Тот звон в затылке возвысился до вопля: «Макс, ты соображаешь, что творишь?!»
Я не смотрел на толпу. Не смотрел ни на Тисаану, ни на невнятно бранившегося Саммерина. Даже на Ию не смотрел.
Я встретил взгляд Нуры – потрясенной до глубины души. И в моем ответе прозвучала сила, которой я не находил в себе.
– Максантариус Фарлион отвечает на вызов.
Минуту длилось молчание. Потом по рядам рябью разбежались шепотки. Я знал, о чем говорят. «Он уже не кандидат, – шептались они. – Отлучен. Он не годится… или годится?»
Нура смотрела только на меня – выпучив глаза, открыв рот. Мне доводилось видеть такие лица – лица солдат, которые, опустив глаза, увидели торчащую у них между ребрами стрелу. Видно, ей просто не приходило в голову, что такое возможно. В мыслях не держала.
Она вскочила на ноги, совладала с лицом:
– Максантариус Фарлион не может удостоиться этого титула вследствие наложенных на него после Сарлазая ограничений.
– Они уже не действуют, – прозвенел рядом со мной голос Тисааны. – У меня хранится договор с Орденами. Среди его условий – освобождение Максантариуса Фарлиона от всех наложенных на него ограничений. При желании каждый может его прочесть. Но Нуре известно, что я не лгу.
– Это правда? – с запинкой выговорил один советник.
Лицо Нуры медленно отразило понимание. Она тихо фыркнула.
– Чистый лист… – шепнула она будто сама себе.
Я так и не взглянул на Тисаану. Но расслышал в ее голосе намек на улыбку, когда она повторила:
– Чистый лист.
– Как один из прежних кандидатов, генерал Фарлион выполнил все условия и прошел три испытания, – сказал Ия. – Он соответствует требованиям. И никто из этих двоих не получит права на титул верховного коменданта до проведения четвертого испытания.
Новая волна шепотков поднялась выше прежней.
– Тогда не вижу другого выхода, – произнес один советник, – как в двухнедельный срок провести испытание.
– Нет.
Нура наконец оторвала от меня взгляд. С ее лица пропали последние следы обиды – она застегнулась на все пуговицы, как застегивала белый жакет, скрывая шрамы. Сложив руки за спиной, она повернулась к советникам:
– Если проводить, то сейчас же. Мы не можем терять времени.
– Сейчас же? – спросил Ия.
– Сейчас же… – зашепталась толпа.
«Сейчас же?» – подумал я.
– Ара – корабль без кормчего, – сказала Нура. – Страна оправляется не от одной – от двух войн, она тонет в сомнениях. Учитывая возросшую ответственность верховного коменданта в столь трудные времена, мы должны решить вопрос не откладывая.
Краем глаза я перехватил вопрошающий взгляд Тисааны. Не стану отрицать, я тоже колебался. Входя в этот зал, я знал, что иду против всего, к чему стремился последние десять лет. Но последнего испытания я никак не ожидал – обычно оно требовало для подготовки недель, а то и месяцев. Сегодня?
Мог ли я выдать свои сомнения Нуре? Конечно нет.
– Я вполне готов решить дело так скоро, как пожелает Совет. Если это означает пройти последнее испытание сегодня же, я готов.
Саммерин выругался так тихо, что расслышал его только я.
Ия, обернувшись, наградил меня взглядом, каким удостаивают полоумных:
– Нам нужно время на подготовку.
– У нас его нет, – сказала Нура.
– Если оба кандидата согласны, – подал голос другой советник, – не вижу причин, почему бы нам не закончить дело сегодня. На закате, разумеется.
Все с безмолвным вопросом повернулись ко мне.
«Макс, ты соображаешь, что творишь?»
Но я только улыбнулся:
– На закате.
– На закате, – повторила за мной Нура.
Мы взглянули друг другу в глаза – сражение началось.
До заката оставалось два часа. Два часа, чтобы подготовиться к величайшему в моей жизни сражению.
Когда собрание распустили, ко мне хлынула людская волна, но я сумел ускользнуть и сбежал в комнаты Тисааны – с Тисааной и Саммерином. Это тоже далось с боем. Все глаза смотрели на нас, и я кожей чувствовал каждый взгляд. Поэтому я держался серьезно и невозмутимо, пока плотно не закрыл за собой дверь, а уж тогда повалился на стул, запрокинул голову и разразился безумным хохотом.
– Ну я и учудил!
– Рад, что не я один так думаю.
Саммерин движением, одновременно изящным и хищным, подхватил со стола бутыль с вином, вскрыл ее, шепнув заклинание, и, налив бокал, осушил его одним глотком. После чего устремил на меня непроницаемый взгляд:
– Тебе, полагаю, хочется целую бутылку.
Он правильно полагал.
Саммерин уселся и налил себе еще бокал, после чего передал вино Тисаане. Она не садилась. И не стояла на месте – металась по комнате, как всегда делала в тревоге.
– Ну, похоже, я отстал от событий, – заговорил Саммерин. – Последнее, что я знаю: вам обоим полагалось резвиться среди цветочков. Отдыхать.
Последнее слово он произнес как жестокую шутку. И правильно.
Мы переглянулись с Тисааной. Случившееся за последние два дня не укладывалось в голове.
Тисаана склонилась к Саммерину:
– Мы тебе все расскажем, только обещай не считать нас сумасшедшими.
– О, этот корабль давно отчалил, – заметил Саммерин. – Но прошу, продолжай.
Я всегда испытывал странное чувство, излагая Саммерину невероятные известия. Он потому и стал таким отменным целителем, что в полной мере владел собой. На войне я не раз видел, как он склоняется над заходящимся криком умирающим бойцом, сохраняя полное, обнадеживающее самообладание. И только после,
