вода шипит, пузырится и испаряется. Я бросаюсь вперед.
Вентос хватает меня.
— Не надо.
— Это причиняет ему боль. — Кожа Рувана в некоторых местах обуглилась. От савана продолжает идти пар.
— Это очищает, — говорит Вентос с нотками сочувствия. Он знает, что я не была свидетелем первой великой дремоты. Интересно, видит ли он во мне оттенок себя, наблюдая за тем, как его поклявшаяся на крови заключают ее в свои объятия? — Если он умрет от этого, то не переживет всего остального.
Я хватаюсь за рубашку над сердцем. Я заставляю свое дыхание замедлиться. Где-то Руван все еще там. Если бьется мое сердце, то бьется и его. Я должна быть спокойной и уравновешенной для него. Я должна быть стабильна.
Каллос передает серебряный кубок Квинну левой рукой. Он протягивает правую, чтобы взять золотую чашу у Винни.
— Кровь хранителей, кровь ковенанта, кровь тех, кто будет сторожить долгую ночь, — произносит он, обходя алтарь и выливая кровь в круг вокруг Рувана.
Четверо остальных расходятся вокруг меня, располагаясь в каждой из точек алтаря. Каллос по-прежнему в центре; он машет мне рукой. Он говорит тихо, чтобы я услышала, а не для ритуала.
— Кровь — это пергамент, а жизнь — перо. Все, что мы делаем, все, чем мы являемся, будем и можем стать, — все это написано на нас нашей кровью. Когда ты стала его поклявшейся на крови, вы оба были безвозвратно отмечены. Вы переплелись. Найди ту его часть, которая живет в тебе. Стань сосудом для него в этот момент. — Каллос встречает мой взгляд. — Спаси его.
— Но что мне делать? — судорожно спрашиваю я.
— Ты узнаешь. — Каллос грустно улыбается. — Мы все заключили себя в рамки. Ритуал начали другие, но заканчивали его мы, и для каждого он был свой. Я не могу сказать тебе, что делать, и не могу сделать это за тебя. — Он переходит к алтарю напротив меня.
Все они слегка прикладывают кончики пальцев к кольцу крови вокруг Рувана. Они в унисон закрывают глаза, и магия наполняет воздух. Она сверкает, как красная молния, по крови, поднимаясь, как угли.
Я ошеломленно смотрю на него. Ты должна это сделать, Флориан. Тебе еще так много нужно ему сказать. Возможно, он не будет моим навсегда, но я хочу получить шанс узнать это.
Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Я думаю о нем. Я думаю о его руках на моем теле. Я думаю о том моменте, когда мы стали поклявшимися на крови, о том, как его магия — вся, что есть, была и будет — проникает в меня.
Возьми ее, хочу я сказать. Возьми все. Я отдам ее, если это будет означать, что я спасу тебя.
Невидимые руки скользят от моих плеч вниз по рукам. Моя кожа покрывается мурашками. Я вздрагиваю. Я вдыхаю. Открываю глаза.
На настоящее накладывается прошлое. Перед глазами мелькают портреты вампиров, собранные в огромной пещере под академией. Я вижу их так, словно я — Руван. Я чувствую его нервы, страх, предвкушение.
В этих его глазах, давным-давно, я вижу вампира, который стоял в круге в центре всего этого. Первые хранители. Тех, кто проложил долгую ночь и простился со всеми, кого когда-либо любил.
Прощай, шепчет он миру, который оставил после себя.
— Прощай, — отвечаю я ему. На данный момент.
Магия, кровь, жизнь и сила обретают форму. Это простой, но четкий приказ. Охраняй меня от мира; пусть не будет другого маркера на моей крови — на его. Здесь нет места проклятию. Только он и я.
Я протягиваю руки и медленно открываю глаза.
Багровые нити расплетаются с моих предплечий, кистей и пальцев. Они обвиваются вокруг Рувана. Сияние ковенанта закрепляет их на месте. Кристаллы начинают образовываться, как лед на боку ведра с водой, забытого возле кузницы. Рубин покрывает его тело, все гуще и гуще.
Когда катушка магии во мне заканчивается, я падаю перед тем, что похоже на гроб из красного стекла. Руван снова стал совершенным, проклятие наложено на него, и он находится в спящем стазисе.
ГЛАВА 42
Никто не двигается.
Мы все в благоговении. В подвешенном состоянии. Так же застыли на месте, как и Руван.
Это сработало. Это мысль, которую мы все разделяем. Я чувствую это в магии, которая все еще висит в воздухе, сверкая, как светлячки, вокруг стеклянного камня, похожего на рубиновый гроб, в который заключен Руван. Я вижу, что это написано на их лицах. Вентос потрясен больше всех; его рот полностью открыт. Он также первым пытается заговорить, но в итоге только пускает слезу.
Каллос проводит руками по гладкому рубину. Видя, как он прикасается к нему, я встаю. Никто не останавливает меня, когда я подхожу. Мои руки, слегка подрагивая, нависают над каменной гробницей Рувана. Подушечки пальцев касаются тускло светящегося кристалла.
Нет... На самом деле это не совсем кристалл. Это не камень, не стекло, не металл, не похоже на любое другое вещество, с которым я когда-либо сталкивалась. Мои пальцы слегка погружаются в магию. Дымка, окружающая Рувана, почти как желе. Через некоторое время я встречаю твердость. Она гладкая, почти шелковистая. Магия теплая, манящая, как лучистое тепло кузницы зимой. Но она не позволяет мне пройти дальше. Я не могу прикоснуться к Рувану.
— Получилось? — шепчу я. Похоже, что да, но я не специалист в магии и хочу быть уверенным. Я должна услышать, что с ним все в порядке, иначе я могу не поверить.
— Так и есть, — говорит Каллос. — Печать надежная. Цвет правильный, а магия сильная. — На его губах появляется слабая улыбка. — Просто посмотри на него.
Я смотрю. Он выглядит точно так же, как до проклятия. Он выглядит лучше.
— Если мы освободим его...
— Проклятие вернется в полной силе. — Каллос уловил мой неудачно сформулированный вопрос. — Этот стазис сохраняет вещи такими, какими они должны быть, но не обязательно такими, какие они есть. Как зеркало, это окно в истинную природу человека, свободную от болезни или проклятия. Но оно не настоящее, оно не отражает истинного состояния его физической или магической сущности, а только то, что находится в его душе.
Заглянуть в душу. У меня сжалось в груди. Он выглядит гораздо совершеннее, чем я когда-либо видел его. Я не могу понять, то
