Меня охватывает чувство вины. Надо было подложить еще полено в огонь в моем кради. Элли ощущает холод гораздо сильнее, чем я.
— Асроз сказал мне, где были найдены самки, и я послал в то место Гидрикса и его людей. Надеюсь, они смогут найти хоть какой-то след вуальди, которые похитили их.
На его челюсти дергается мускул, и я вздыхаю. Мы оба знаем, что вероятность найти самок живыми уменьшается с каждым днем.
— Эти вуальди не похожи ни на кого из тех, кого я видел раньше, — говорю я. — Они были одеты в одежду, которая прикрывала их конечности и, казалось, работали сообща, быстро разделяя самок и исчезая.
Ракиз потирает щеку, снова откладывая утреннюю еду в сторону.
— Это же нам сказал и Асроз. Это хорошая новость. Я никогда не слышал о такой стае. Это знание облегчит поиск вуальди, которые забрали самок.
Он не произносит то, о чем мы оба думаем.
Что к настоящему времени самки, возможно, уже мертвы.
Глава 7
ЭЛЛИ
После ухода Терекса сижу и пялюсь в огонь. Почему я была такой стервой по отношению к нему?
«Он не должен был насмехаться над тобой».
Что, если он не издевался надо мной? Он не скрывает того факта, что находит меня привлекательной, и он не похож на парня, который настолько подлый, чтобы издеваться над женщиной, которая ранена и явно вырвана из своей зоны комфорта.
Что, если он действительно считает меня красивой?
Я практически отмела эту мысль, но потом прокручиваю и анализирую ее снова.
Возможно, правила привлекательности на Земле здесь не работают.
Когда Мэтт начал встречаться с моей сестрой, я была настолько подавлена, что совершила ошибку, излив все свои чувства и переживания в дневнике. Когда Амелия нашла его, она дождалась подходящего момента, чтобы все услышали мои самые сокровенные секреты.
В тот момент, когда она посмотрела на меня в столовой за завтраком, я все поняла. Тем утром я искала свой дневник, и меня охватил ужас, когда я обнаружила, что он пропал. Я думала, что спрятала его в идеальном месте, под половицей в шкафу. Но, видимо, Амелия знала о моем тайнике. Она всегда была на шаг впереди меня.
В то утро я притворилась больной, чтобы остаться дома, но у мамы не хватило на меня терпения, заявив, что я вполне могу идти в школу. Когда я попыталась объяснить, что произошло, она сорвалась и сказала, что у нее нет времени на мои школьные драмы и что мне нужно подтереть свои сопли и самой разобраться со своими проблемами.
К тому времени мой отец уже как лет пять лежал в земле.
Поэтому в тот момент, когда Амелия улыбнулась мне с другого конца столовой и забралась на стол, я поняла, что вот сейчас это и произойдет. Я вскочила на ноги, когда она полезла в свою сумку и вытащила мой ярко-розовый дневник, покрытый фотографиями Джастина Бибера. И я повернулась, чтобы сбежать, но обнаружила, что она устроила так, что двое ее друзей-спортсменов схватили меня за руки, удерживая неподвижно и выставляя для всеобщего унижения.
При этом воспоминании на меня накатывает тошнота. Спустя столько времени я все еще слышу смех, все еще чувствую вкус слез на губах, все еще чувствую скрипучий линолеум под ногами. Я стояла и мечтала о том, чтобы подо мной разверзлась земля, чтобы по школе пронесся огонь, чтобы случилось хоть что-нибудь, чтобы остановить ее.
Это никогда не прекращалось. До конца своей школьной жизни я была «той самой» девочкой. Мэтт несколько раз пытался заговорить со мной, но я всегда уворачивалась, даже после того, как он наконец-то увидел, какая Амелия на самом деле, и бросил ее.
В пятнадцать лет у меня все еще был детский жирок, часть которого я потеряла в колледже, а часть — это то, что осталось со мной. Мысль о странной, толстой, непопулярной девушке, вожделеющей к самому популярному парню в школе? Смешная. Для всех. Я даже замечала, как один или два учителя пялились на меня, не потрудившись скрыть ухмылки на своих лицах.
Я испугано вздрагиваю, когда за пределами кради появляется тень, прижимая к себе мех, словно защищаясь, когда кто-то входит внутрь.
Терекс в мгновение ока оказывается на коленях у моих ног и убирает волосы с моего лица.
— Элли, — говорит он. — Что случилось? Тебе больно?
Я разрыдалась, самым безобразным образом, даже когда он притянул меня в свои объятия, осторожно, чтобы не потревожить локоть.
— Прости, — всхлипываю я, заливая слезами его рубашку. — Я была злой, грубой и необъективной.
— Это ты меня прости, — рычит он. — Мне не следовало оставлять тебя. Что тебя так расстроило?
Он отстраняется и оглядывает кради, как будто ищет проблему, которую нужно решить. Он смотрит на платье и поднимает бровь.
— Тебе не понравилось платье?
Я издаю икающий смешок, и его плечи слегка расслабляются.
— Нет, с платьем все в порядке.
— Что вызвало твои слезы? Скажи мне, и я все исправлю.
Я делаю долгий, прерывистый вдох.
— Ты назвал меня красивой.
Терекс наклоняет голову, смущение отражается на его красивом лице.
— Это… это оскорбление для людей?
Я улыбаюсь, и его взгляд мгновенно устремляется к моим губам.
— Нет. Я просто не привыкла, чтобы мужчины считали меня привлекательной.
Терекс прищуривается, словно не сомневается, что я вру.
— Мужчины на вашей планете слепые?
Я смеюсь, вытирая лицо.
— Ну, ты благо для моего эго, это уж точно. Мне… никогда не везло с парнями. В старших классах надо мной издевались за то, что я посмела влюбиться в самого привлекательного парня в школе. Когда я, наконец, сбежала в колледж, моя уверенность в себе была на рекордно низком уровне, и я похоронила себя в книгах.
Я вздыхаю. Когда он хмурится, я перевожу взгляд в никуда.
— Знаешь… Сейчас я думаю, что сама себе причинила большую боль, держась за эти чувства дольше, чем следовало. Я позволила сестре повесить на себя клеймо, что я слишком неуклюжая и уродливая, и никто никогда не захочет меня, и всю свою жизнь я играла по этим правилам.
Терекс хмуро смотрит на меня.
— Как ты могла такое подумать?
Я вздыхаю.
— О, если бы ты только знал. Как бы то ни было, минут пять я пыталась надеть платье, но не смогла. Ты не поможешь мне, пожалуйста?
Терекс хмурится еще сильнее, но противится сменить тему. Хотя я сомневаюсь, что он надолго забудет об этом. Он медленно кивает, помогая мне подняться. Я делаю вид, что не наблюдаю за тем, как двигаются его мышцы, когда он хватает платье и приносит его мне.
Я медлю, прижимая мех к груди, пока он терпеливо ждет. Он начинает надевать на меня платье через ноги. Я подтягиваю мех выше.
Терекс придерживает платье на моей талии, пока я снова колеблюсь. Это просто смешно. В конце концов, мне придется расстаться с мехом.
Я делаю глубокий вдох и сбрасываю мех, стоя перед ним с обнаженной грудью и дрожа, как лист.
Его взгляд не отрывается от моего лица, но он улыбается.
— Храбрая самочка, — говорит он, и я чувствую, как мои щеки краснеют, когда он помогает мне натянуть платье. Он осторожно развязывает мою перевязь, и я натягиваю платье на грудь, пока он стягивает его сзади.
— Это платье подойдет к твоей перевязи, но руки останутся обнаженными. Я найду тебе плащ, чтобы ты не замерзла.
На плечах это платье держится за счет толстых завязок, и Терекс аккуратно, чтоб не потревожить мою, завязывает их, а затем закрепляет мою перевязь.
Платье слишком длинное, оно волочится по полу, и Терекс хмуро смотрит на него, вытаскивая нож. Я делаю шаг назад и чуть не спотыкаюсь, но он хватает меня за здоровую руку и хмуро смотрит на меня.
— Что ты делаешь? Осторожней.
— Ты не можешь его порезать, Терекс, — шиплю я. — Это чужое платье.
Он улыбается мне.
— Одежда была подарена для наших новых самок, — говорит он. — Мы все заметили разницу в размерах между нашими людьми и вашими. Никто не ждет, что ты наденешь платье, в котором можно споткнуться.
