никого страшнее и коварнее банника и не было места опаснее бани. Недаром, входя внутрь, люди снимали с себя крестики и обереги — ведь они попадали в обитель воды, принадлежащей миру мертвецов. В банях обнажались, грешили, рожали, сбрасывали с себя грязь, в бани приходили гадать. И в вихрях всей этой энергии распрекрасно чувствовали себя зловредные существа, обожающие брызгаться горячей водой, напустить угару, содрать кожу, подменить оставленного без присмотра ребенка на пучеглазого заморыша или уходить кого-то до беспамятства.
Банников задабривали, оставляя после себя только чистую воду и веники, а потом перестали, уверовав в канализацию и ванные. И тогда банники вышли в мир и стали жить вместе с людьми.
А Люсе теперь страдать из-за возможной мести обиженного Лени Самойлова?
— Возвращайся быстрее, — попросила она Костю Носова и едва опять не заплакала от того, что огромный и злой мир пытался сожрать маленькую Люсю Осокину.
Пришлось вытаскивать Лешу Баринова из черного списка на телефоне: двадцать три пропущенных и сорок пять сообщений.
Прелестно.
— Люся, ты охренела? — сразу завопил Баринов, ответив на первом гудке. — Я на тебя в суд подам за раскрытие персональных данных моего сына на твоем портале! Ты что себе вообразила? Что за семнадцатилетних мальчишек некому вступиться? К твоему сведению, они несовершеннолетние.
— К твоему сведению, — перебила его Люся, — эти мальчишки пришли ко мне с ножом!
— А ты не понимаешь, какой у них возраст?
— Леша, — рявкнула Люся, — ты эти душещипательные аргументы судье приводи! А мне будь добр объяснить, какого икса твой сын напал на меня в моей собственной квартире!
— Что это еще за слово такое — напал? Ты же журналист, должна выбирать выражения. Пришел поговорить и немного вышел из себя.
— Ты вот серьезно? — грустно спросила Люся. — Так себя будешь вести? Он знал о наших с тобой отношениях?
— Мой сын — лесовик. Им тяжело среди людей, это огромное давление…
— Ну так и перевел бы его в сельскую школу. Я тут при чем?
Баринов помолчал, тяжело дыша в трубку.
Тоже банник, между прочим, как и Самойлов.
И почему бы Люсе не найти себе хозяйственного домовика, пылкого ярила или ответственного яга? Что ее тянет вечно не пойми на кого?
— Не было у нас никаких отношений, — открестился Баринов. — Так… минутное увлечение. Ты ко мне липла, ну а я — мужчина.
— Твой сын об этом знал? — переспросила Люся, твердо намеренная не реагировать на провокации.
Она знала, что ее хахаль недавно развелся и что его сын живет теперь с матерью.
Мог ли бестолковый подросток решить, что это Люся виновата в разводе его родителей?
— Понятия не имею, — огрызнулся Баринов, — ребенок со мной уже полгода не разговаривает.
— Высокие отношения, — насмешливо уколола она, сбросила вызов и вернула контакт в черный список.
Позвонила еще раз Великому Моржу, еще раз выслушала предложение оставить голосовое сообщение.
Потом попыталась выяснить новости о расследовании у пресс-службы ведомства, но там стояли насмерть: пока сообщить СМИ нечего. Пострадавшим — тем более.
— Уйду жить на болота, — пообещала себе Люся, — подальше от всяких козлов.
Домой она вернулась только к десяти вечера и долго сидела в машине, не решаясь покинуть безопасный салон и выйти в запятнавший свою репутацию паркинг.
В окно постучали, и Люся крупно вздрогнула, едва не ударив по газам.
Снаружи стоял Ветров — такой же усталый, серый, как и она.
— Медитируешь? — уточнил он, когда Люся чуть-чуть опустила стекло.
Она вздохнула и выбралась из машины.
— Поздновато домой приходишь, товарищ майор, — заметила она, направляясь к лифту.
И только тогда сообразила, что так и не открыла записи на флешке.
Не до того ей было.
— На себя посмотри, — буркнул он.
Люся вошла в кабинку и забилась в самый дальний угол.
Ну ничего, ее верная трость все еще при ней.
— Слушай, — спросила она, потирая глаза от усталости и не боясь испортить макияж, почти дома же, — а у тебя нет брата? Такого же неприятного и пугающего, как ты?
— А тебе с какой целью?
В ярком освещении она поймала немилосердное отражение в зеркале: весь возраст как на ладони. Ботокс, что ли, себе вколоть?
— Хочу завести злобного сотрудника, чтобы люди от него шарахались, — честно ответила Люся.
— Заведи себе собаку, — посоветовал он, усмехаясь.
— Чтобы она меня сожрала, если я перекинусь?
— Господи, — он скривился, — Люся тридцать три несчастья.
Лифт тихо тренькнул, двери плавно разошлись в стороны. Люся лишь на мгновение замешкалась, прежде чем вставить ключ в замок.
— Зайти с тобой в квартиру? — равнодушно спросил Ветров, наблюдая за ней.
На секунду захотелось ответить согласием, но она вспомнила, как плохо ей вчера было под тягостным колдовским давлением.
— А Нина Петровна? — спросила Люся, остановившись на пороге. — Ей тоже от тебя плохо? Как вы вообще рядом с другими людьми живете?
— Другие, — пожал он плечами, — не реагируют так резко. У каждого свой порог чувствительности.
Вот поэтому марены предпочитают ярил — потомство Ивана Купалы же, им любая нечисть хоть бы хны.
— У всех способности как способности, — огорченно пробормотала себе под нос Люся и вошла наконец в квартиру.
Здесь пахло чистотой и базиликом.
Нина Петровна под сериал вязала огромный кигуруми.
— Люсь, а Люсь, — позвала она, — а если бы Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро расследовали одно преступление наперегонки, то кто бы победил?
— Мисс Марпл, — ответила Люся уверенно и принялась стягивать с себя высокие сапоги.
В идеальном мире Люся сладко проспала бы до самого утра, наслаждаясь приятными сновидениями. Но в реальном она проворочалась в постели несколько часов, а стоило ей едва-едва задремать — бренькнуло уведомление телефона.
Великий Морж уведомлял, что будет через пятнадцать минут.
В эту квартиру он заходил лишь однажды, сразу после покупки, предпочитая встречаться на нейтральной территории — тайных хатах, оформленных черт знает на кого. За годы их отношений Люся привыкла и к чужому постельному белью, и к незнакомым душевым, и к безликости необихоженных кухонь. Со временем такое положение дел ей даже стало нравиться: посторонних в своем доме она выносила все хуже.
И завтраки с Ветровым вот-вот грозили перерасти в огромную проблему.
Прочитав сообщение, Люся подавила в себе порыв броситься в гардеробную, чтобы нацепить что-то поэротичнее. Вряд ли Великий Морж ехал к ней сейчас за любовными утехами, так что обойдется теплой пижамой.
Поэтому она только повернулась на другой бок и принялась ждать, не гадая о причинах столь странного визита. Что толку задаваться бессмысленными вопросами, если ответы на них она и так скоро
