изнанки мира. Она же приказала жить.
* * *
Очнулся я внезапно от боли, так же лёжа на траве. По венам шпарил кипяток. Асанна обматывала локоть куском материи. Значит, капельница закончилась, и я отключился.
— Ты как?
Пошевелил пальцами. Отходят.
Она села рядом со мной — неповоротливым бревном, лежащим на земле, пытающимся дышать.
— Пить хочешь?
— Да.
Асанна поднесла к моему рту кружку. В горло полилась холодная вода. Вкусная неимоверно. Стуча зубами о край кружки, я пил, не способный напиться. Когда кружка опустела, Асанна наполнила её вновь. Неужели я справлюсь с жаждой?
Асанна пристально вглядывалась в моё лицо. Вид у меня, конечно, ужасный, щетина отросла, лицо от паралича перекошенное, один глаз полуприкрыт, даже моргнуть им не могу.
Асанна сжала мои пальцы.
— Ты горишь.
Я усмехнулся. Кажется, это самое меньшее из бед.
Боль не отступит. Просто небольшая передышка.
Она опять с новой силой вгрызлась в меня, я не сдержался, застонал, уже не понимая где я, и что со мной, принялся кататься по земле. Тьма сгущалась, наваливалась.
Поток воды обрушился на меня, Асанна окатила из ведра. Легче не стало. Я задыхался, стонал, рычал, грыз палку, попавшую под руки.
Становился зверем.
В глазах мелькали искры, их становилось всё больше и больше. Если они соединятся вместе, вспыхнет костёр. Это плохо или хорошо? Я сгорю как головёшка, и всё закончится. В состоянии жгучей боли сложно думать. Может уползти отсюда? Что я как зверь катаюсь по грязной земле, пугаю Асанну. Мне бы стало легче, если бы здесь была… Соня?
Имя всплыло из памяти, не принеся эмоций. Боль чуть стихла. Пусть бы Асанна ушла, не смотрела на мои стоны и метания.
Стыдно. Я затих, скрючился в позе эмбриона. Хорошо, что ушла. Человек приходит в одиночестве и уходит в одиночестве. Одному легче.
— Жив?
Передо мной возникло круглое веснушчатое лицо. Откуда здесь Лея? У меня видения?
— Встать не пробовал?
— Нет.
— Сколько он так?
— Всю ночь.
Разговор причинял почти физическую боль. Мой полузакрытый глаз изнемогал под гнётом покачивающихся собеседниц. Пусть перестанут качаться. Меня мутит от качелей.
— Ведьма ничего не передавала? — осипший голос Асанны.
— Костер запали.
— Добромир сам как кипяток.
— Дым нужен. Травку эту брось.
Голоса мешали сосредоточиться на блаженном равнодушии, которое, я знал, продлится ненадолго. В опустошённом болью теле не осталось места ни для чего. Хотелось просто лежать и дышать, ощущая всё новые и новые оттенки воздуха: смолистый запах можжевельника, горькую полынь, запах дикого чеснока, свежераздавленную кислую ягоду, которая оставила на языке терпкую оскомину.
Это не со мной. Не здесь и не так.
Ягода перекатывалась во рту. Надо же, зацепил. Пальцы корябали траву, а тело вновь вспыхнуло огнём. Мой рот перекосился в немом крике.
— Мамочки! — взвизгнул детский голосок.
— Не бойся! — Асанну схватила девочку, бросившуюся к ней в объятия. — Это приступ. Он выдержит. Должен выдержать.
Обморок сейчас мне не грозил. Огонь, который полыхал внутри, знал, что делать, чтобы я оставался в сознании.
В голове всплыли собственные мысли.
Ничтожество! Неудачник!
Боль старалась меня исправить. Воспитать должную выдержку. Помочь занять должное место в этом мире.
Чтооо?
Старайся. Старайся, Добромир.
Одиночество и боль навалились с новой силой, скальпелем кромсая внутренности. Тьма опять пробиралась внутрь, вступая в схватку с огнём.
— Ася!
Холодная ладонь стиснула мои пальцы.
— Я здесь. Держу.
Всхлип.
Не плачь
Страха нет. Только боль. Кровь, которая кипела во мне. Тьма раздирала изнутри, но власть огня не уступала. В ноздри лез едкий дым.
— Сейчас уснёшь ненадолго. Нужен отдых.
Запалила травку от ведьмы.
Девичьи руки прикоснулись к щеке. Мой остекленевший глаз всё-таки закрылся.
— Колючий.
Она гладила моё лицо мягкими прохладными пальцами, касалась нежно, едва ощутимо. Её пальцы скользнули по волосам, осторожно перебирая пряди. Медленное погружение в зыбкий кошмар. То ли сон, то ли явь.
— Не надо бороться. В тебе кровь твоего дракона. Отпусти себя. Ты сможешь.
Горький аромат трав. Первый раз в жизни меня касаются с такой нежностью.
И совсем тихо на пределе слышимости.
— Ты сможешь.
Ночь и тишина. Лунный свет проник под сомкнутые веки. Боль угасла опавшим костром, превратилась в белесый дым, вплетаясь в ночной узор. Пахло землёй и цветами. Стрекотали кузнечики. Где-то далеко вскрикнула птица. Я растворился в запахах и звуках, слился с ночью, ощутил, как меня отпустило. Надолго ли? Тьма ничего не даёт даром.
Что она потребует взамен?
— Добромир! Добромир!
Кто-то звал меня. Возвращаться не хотелось. Если я умер, то это не страшно, не больно и даже спокойно.
Не кричи. Мешаешь
— Добромир. Открой глаза. Я вижу, ты слышишь.
Пробуждение.
Ощущение в теле чего-то, властного, мощного, готового раздавить ничтожного человечка, вздумавшего стать равным с драконом. Посмевшего дышать. Двигаться. Жить.
Иссушить ядом не получилось.
Асанна приподняла мою голову, и в теле зашевелилась боль. Горький отвар склеивал губы. Не хочу.
— Это лекарство не повредит. Оно чистит кровь.
Разве её очистишь?
Асанна не отвела взгляд. Честная. Я не сомневался, она делала всё возможное. Да вот беда, она простой человек, не волшебница. Эксперимент чистой воды, я в роли подопытного.
— Сколько мне ещё…?
— Не знаю. Тебе то лучше, то хуже.
— Не страшно.
Мысль о смерти становилась привычной.
— Ты не о том думаешь.
Удивительно. Асанна в последнее время словно читала мои мысли.
— Я к тебе привыкла, а ты умереть вознамерился.
— Как получится.
Солнце, пробившись сквозь толстые тучи, осветило Асанну со спины. Вокруг волос возник золотистый ореол, а лицо, склонённое ко мне, оказалось в тени.
— Ведьма сказала, что тоже знает легенду о человеке, который впитал силу дракона, прошёл древним путём.
— Что за путь?
— В легенде не сказано. Но человек боролся, хотя… погибнуть было проще, чем обрести…эту силу.
Тишина.
Обрести…
Боль накинулась на меня прежде, чем я успел додумать мысль. Она разозлилась. Рвала связки и выворачивала кости. На краю сознания, я понял, она готова остановиться, отступить. Я что-то должен сделать. Что?
Асанна всё время что-то делала. У неё в последнее время появилась привычка замирать, словно прислушиваться к чему-то. После приступов я выплывал из забытья, наблюдая за ней.
Энтузиазм Асанны поражал. Её кипучая деятельность не прерывалась ни на минуту. Ходила за водой, жгла костёр, что-то толкла в ступке, кипятила в котелке отвар. Она вообще спит? Даже с такой неуёмной энергией человеку требуется отдых.
Асанна поила меня отварами, которые не притупляли боль, но дарили надежду, что будет ещё один день.
— Тебе стало лучше. Я вижу.
