разгадывать их, возможно, вскоре уже будет некому.
И в этот момент я не то что услышала, скорее почувствовала, что кто-то наступил на проклятую крышку.
В одно мгновение я взлетела по лестнице и заколотила в дерево кулаками. Было больно, и я рассадила себе руки, но меня услышали. Крышку рванули так резко, что я едва не свалилась, а потом меня обдало чудным запахом кислого вина.
— Я же сказала, сестра, что дело-то у него отлагательств не терпит, — проворчала моя нетрезвая спасительница. Я в эту секунду была готова ее обнять, но, конечно, сдержалась. — Иду я, слышу охальные речи. — Это она про охотника, поняла я, проворно выбралась из погреба и отряхнула одежду. Сестра почесала висок и сморщилась. — И ведь мне не говорит ничего! — добавила она с неприкрытой обидой.
Спьяну, а сестра успела приложиться еще не раз, она даже не соображала, что не так с моим пребыванием в погребе.
— Погодите, сестра, — прервала ее я, — как вы узнали, что я тут?
— Так Джулия и эта, как ее, Роза? — сестра сунула руку за пазуху, но опомнилась и решила, что пока догоняться очередным глотком не время. — Так накинулись на меня, мол, вы им велели детям другой завтрак подать? — Она непонимающе зафыркала. — А я им — да где она? А она в погреб пошла.
— А кто меня запер, сестра?
— А?
Я протянула руку к сестре и ожидаемо нащупала у нее под хабитом что-то твердое. Сестра тут же сделала вид, что все в порядке.
— Вас не удивило, сестра, что крышка опущена? — спросила я. — Что вам сказали Роза и Джулия?
Сестра почесала второй висок и нахмурила брови.
— Э-э… Так они не сказали, что крышка опущена. Сказали, что вы выбрасываете зачем-то еду. Зачем вы выбрасываете еду, сестра?
— Затем, что она испорчена, затем, что они варят детям каши из дерьма с очистками и опарышами, — стиснув зубы, пояснила я, подумав, что сестра появилась вовремя, потому что женщины планировали устроить драку. Но точно она не знала, кто меня закрыл… и сомнительно, что это были Роза и Джулия. В таком случае им проще было сказать, что я давно ушла из столовой. — Проследите, чтобы они как следует поработали на кухне, — и я наконец направилась из кладовой, на ходу объясняя сестре, что ей нужно сделать. Она кивала, но насколько собралась следовать моим наставлениям — я сказать не могла.
Следом случились сразу две вещи. Первая: я поняла, что мое отношение к насельницам было еще человечным и, возможно, они были удивлены именно этим. Вторая: выяснилось, что на свою коллегу по служению Милосердной я, как ни странно, могу положиться.
Мне почудилось, что она меня словно не слушала, но как только мы оказались в столовой, где женщины мирно завтракали — и никаких признаков недавней драки, а была ли она? — сестра окинула взглядом кухню и одним движением выдернула из-за стола двух женщин, которые с трапезой уже покончили и теперь тихо переговаривались.
— Работы нет? — каркнула она. — Быстро принесли воды! Наполнили вон те корыта! И моете всю посуду, которая не занята! О Лучезарная, скажи, зачем перемывать всю посуду?.. А ты что сидишь? Вон тряпка, пошла мыть плиту! Ничего она не горячая, не выдумывай! Роза, шевелись, шевелись, кобыла сонная, а то живо отправлю в гладильную!
Судя по пронесшемуся над столом вздоху, гладильная была намного страшнее, чем покаяние. Вот где была моя ошибка!
— Да сестра Аннунциата еще ужаснее, чем сестра Шанталь, — услышала я.
— Особенно когда выпьет…
На лице сестры Аннунциаты было просто написано то, что она не понимает и не собирается понимать, зачем я раздала все эти странные указания, но раз я так сказала, значит, следует выполнить. Скорее всего, она посчитала это послушанием, не необходимым, но неприятным, как альтернатива гладильной, к тому же она сама не видела нужды в уборке на кухне. Но женщины ее боялись намного больше, чем меня, это мне стало ясно с первых секунд. И если уж избавляться от кого-то по причине зверств, то явно не от меня…
— И запомните раз и навсегда: у кого есть силы на драки, есть силы и на работу! — провозгласила сестра Аннунциата. Значит, какая-то драка все же была, но сестра объявилась кстати. — Ты, ты и ты, — ткнула она пальцем в зачинщиц, а я рассмотрела в перепуганной толпе хитрое лицо Консуэло. — Вместе с Бетси будете драить кухню — то же, что делали вчера, и поскольку вы решили, что знаете все лучше сестры Шанталь, начнете с переборки продуктов в подвале, а потом будете отмывать полы! И это не значит, что вас после этого не ждет стирка!
Кто-то там — Макаренко, кажется? — предлагал исправлять все пороки трудом. Никогда не задумывалась над этим, но похоже, что он был прав. Есть люди, которые не понимают слова. Их беда ли или вина — не столь важно. Агрессию, в которой эти женщины не виноваты, можно устранить, только выматывая их. Сестра Аннунциата без всяких великих педагогов открыла для себя эту истину.
Я подмечала реакции: кто-то устыдился, кто-то с вызовом на меня смотрит, кто-то стоит, будто не слышит. Они считали это место тюрьмой. Мало кто оказался здесь по своей воле. Я тоже назвала бы этот приют бета-версией ада, но я уже понимала, как и что изменить. Проблема была в другом: как объяснить насельницам, что труд может быть не в наказание, а во благо. Что можно не жить в непролазной грязи и не есть не пойми что. С таким же успехом я могла бы втолковывать местным докторам о важности гигиены — но, насколько я помнила, Игнац Филипп Земмельвейс, «спаситель матерей», отец асептики, попал в психиатрическую больницу по милости своих же коллег-врачей и спустя две недели умер от побоев, нанесенных ему работниками этой клиники…
Прогресс всегда был опасен. И пока я еще не решила, рисковать ли собственной жизнью там, где это вряд ли меня коснется… Я представляла, где я могу проявить власть, а где стоит поостеречься. Кухня, еда, даже реорганизация работы прачечной — последнее сложнее всего, но не невыполнимо — это все в моей компетенции, в ведении молодой, но, видимо, ранней сестры Шанталь. Если же я попытаюсь выйти за рамки чего-то здесь общепринятого —
