наступит день, когда Ниаксия принесет великую расплату. И когда этот день наступит, ты должна быть готова встретить ее недовольство.
Богиня, черт возьми, помоги нам.
И может быть, я была дурой, но все же я не колебалась.
— Да, — сказала я. — Я понимаю.
— Я вижу твою правду. Я вижу возможности в вашем будущем. Я вижу, что многое еще впереди. И по этой причине я дарую вам двоим узы Кориатиса.
Слова были настолько невероятными. Сначала я даже не могла их понять.
— Спасибо, — попыталась сказать я, но это слово утонуло в моих всхлипах.
— Быстрее, — сказал Акаэджа. — Он умирает.
Мой взгляд упал на лицо Райна — неподвижное, избитое, залитое кровью, с искаженными до неузнаваемости чертами. И все же почему-то в памяти всплыл образ того самого лица в нашу брачную ночь. В ту ночь он обещал мне себя, а я не могла предложить ему того же.
— Будет больно, — предупредила Акаэджа.
Она коснулась моей груди, прямо над сердцем.
Больно — это не то слово. Я задохнулась от агонии, словно кто-то пронзил меня насквозь, схватил сердце и протащил его через грудную клетку.
И все же я не вздрогнула, не закрыла глаза. Я смотрела только на лицо Райна. Сквозь дымку боли я услышала наши свадебные клятвы:
Я отдаю тебе свое тело.
Я отдаю тебе свою кровь.
Я отдаю тебе свою душу.
Акаэджа отняла руку от моей груди, медленно, как будто оттягивая большой груз, и прижала ее к руке Райна. Нас охватил ослепительный белый свет.
Боль усилилась.
От этой ночи и до конца ночей.
Я согнулась, прислонившись лбом к лбу Райна.
От рассвета до конца наших дней.
Акаэджа отвела руки назад, между ними появилась нить света.
— Я скрепляю эти сердца. — Ее голос пронесся по воздуху, как вода. — Их души едины. Их сила едина. С этого момента и до тех пор, пока их нити не пересекутся на этом смертном одре.
Она раскинула руки, двадцать длинных пальцев сплели наши судьбы, а затем, одним резким движением, натянули нити.
Я обмякла, не в силах пошевелиться, вздохнуть. Глаза зажмурились. В голове не было ничего, кроме пяти слов:
Я отдаю тебе свое сердце.
Слова, которые я не хотела и не могла сказать Райну той ночью. Клятва, которую я не могла дать.
Теперь я шептала эти слова снова и снова, цепляясь за них, в то время как сама моя душа разрывалась на части и восстанавливалась.
— Я отдаю тебе свое сердце, — прошептала я, прижимаясь к его коже. — Я отдаю тебе свое сердце. Я отдаю тебе свое сердце.
Свет померк. Боль утихла.
Акаэджа звучала очень далеко, ее голос был похож на волну, накатывающую на берег, когда она сказала:
— Дело сделано.
Слова растворились в небытии.
И я тоже.
Глава
76
Орайя
Мне не снился Винсент.
Мне вообще ничего не снилось.
Я ОТКРЫЛА глаза, и увидела над собой голубой лазурный потолок. Это был тот же самый потолок, глядя на который я просыпалась каждый день на протяжении почти двадцати лет. Но в этот раз, с того самого первого мгновения, все было по-другому. Как будто произошла перестройка моей внутренней сущности.
Я чувствовала себя… сильнее. Как будто моя кровь пульсировала в моих венах с большей силой.
И…
Я положила руку на грудь. На сердце.
И… ослабла.
Как будто часть моей души, самая уязвимая часть меня, находилась теперь вне моего тела.
В голове пронеслись события битвы, не совсем по порядку, а потом я резко поднялась на ноги.
Все мысли разлетелись, кроме его имени.
Райн.
Моя комната была пуста. Рядом с кроватью стоял незанятый стул, на тумбочке — несколько пустых чашек и тарелок, как будто кто-то был здесь, но только что ушел.
Райн.
Я откинула одеяло и встала, но тут же рухнула обратно на кровать, почувствовав головокружение, от которого у меня свело живот. Странное прикосновение к сознанию вывело меня из равновесия, как будто я видела что-то краем глаза, чего не было, или наблюдала эту комнату под другим углом.
Матерь. Наверное, я действительно ударилась головой.
Я снова поднялась на ноги и вышла в гостиную, затем распахнула дверь своей комнаты.
Райн.
Я не была уверена, откуда я знаю, где именно он находится. Только то, что, не задумываясь, я подошла к его покоям и…
Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда мои пальцы коснулись ручки.
Он был жив.
Он был жив.
Я больше ничего не воспринимала в нем, только то, что он здесь живой, и стоит прямо передо мной, и живой, и улыбается, и живой.
А потом его руки обхватили меня, а мои — его, и мы обнимали друг друга минуту и вечность, как две воссоединившиеся половинки. Я уткнулась лицом в голую кожу его груди и зажмурила глаза от слез.
Долгое время мы так и стояли.
А потом, в конце концов, он прошептал мне в волосы:
— Значит, ты скучала по мне.
Высокомерный придурок, подумала я.
Но вслух я сказала:
— Я люблю тебя.
Я почувствовала его потрясение от этих слов — действительно почувствовала, как будто это была мое собственное потрясение. А затем последовала волна удовлетворения, словно солнце осветило мое лицо.
Его руки сжались.
— Хорошо. Потому что теперь ты действительно застряла со мной навеки.
Я усмехнулась, но звук был приглушен его кожей и прозвучал гораздо слабее, чем я предполагала.
Его губы прижались к моей макушке.
И он прошептал:
— Я тоже люблю тебя, Орайя. Богиня, черт возьми, помоги мне, я люблю тебя.
ОН ЗАТАЩИЛ меня в свою комнату, хотя это было больше похоже на спотыкание: мы оба не хотели отпускать друг друга достаточно долго, чтобы как следует закрыть дверь, не говоря уже о том, чтобы идти. Потребность быть физически близкой к нему была дезориентирующей — словно наши души соединились, оставив нас с врожденной потребностью быть как можно ближе к нашей плоти. Это не было сексуально — или по крайней мере, не было сексуально прямо сейчас. Это было глубже. Более интимнее.
Через несколько мгновений я поняла, что наши сердцебиения совпадали — его слегка участились, а мое замедлилось. Я поняла это, потому что чувствовала его сердцебиение так же, как и свое собственное.
Он заметил это в то же время, что и я.
— Странно, — прошептал он. — Не правда ли?
Странно — это
