И просыпаюсь с криком.
Провожу ладонью по лбу, чувствую холодный липкий пот.
Проклятые блохи… В смысле, цыплята. В смысле, ученики.
— Р-р-р! — сажусь я рывком.
— Учитель? — заглядывает ЮЖун.
— М?
— Так вы не звали, учитель? Мне послышалось, простите.
— Всё в порядке, ЮЖун.
Собственно, где я? Комнату я вчера толком не рассмотрела, провалилась в кошмар. В глаза бросается ширма — на желтовато-белом фоне расплываются ярко-красные гиганты пионы. Вкуса и эстетического чутья у павшего главы “семёрок” действительно не было.
Приободрённая Южун расплывается в улыбке:
— Подать чай, сразу завтрак или у вас другие педпочтения утром, учитель? Простите, я пока ещё не знаю.
Точно лиса. Как ловко в личные ученицы пробирается.
— Завтрак, — решаю я.
— Не знаю, когда вы предпочитаете выслушивать новости, — продолжает она.
— Что-то важное?
— “Семь ветров” продавали детей не только пожирателям, но и в богатые семьи, как обычных слуг. Время от времени из столицы приезжали гости, и последний глава “Семи ветров” выходил на передний двор без задержик.
— Кто-то прибыл?
Дом Огня гостям не рад.
Моё упущение — мне следовало приказать закрыть ворота для посетителей. Отправить к гостю ЮЖун?
— Слуга из резиденции министра Сян, учитель, доставил письмо для главы секты.
Глава 16
Ся-а-ан?
Р-р-р-р.
— Пусть ожидает.
Завтрак я съедаю, не чувствуя вкуса. На языке лишь горечь неприятностей, которые не стали дожидаться, когда я подготовлюсь, наберу силу. Господин Сян написал один единственный раз, когда сбагрил меня “семёркам”, молчал пять лет, в отчётах, которые отправлял отшельник, не было ни одного утешительного слова. Нет никаких причин для приступа говорливости.
Письмо как-то связано с моим приближающимся совершеннолетием?
Зачем гадать?
Слуга слуге рознь. Поприветствовать помощника министра не зазорно, но я принимаю решение скрываться. Во-первых, я сомневаюсь, что прибыл помощник, а не обычный посыльный. Выходить к мальчику на побегушках — ронять достоинство достопочтенной госпожи Шан. Во-вторых, мне не во что одеться. Ни моё истрепавшееся платье, ни ученическая форма для встречи не подходят. В-третьих, нельзя показываться на глаза тому, кто может потом узнать меня в резиденции.
Отложив палочки для еды, я перевожу взгляд на ЮЖун:
— Принеси письмо.
— Учитель, он настаивает, что должен передать его вам лично.
— Пфф!
— Как и дар для храма.
Денежки? Мои денежки…
— Есть экран без росписи или с изящной росписью? — уточняю я, кивнув на ширму. — А ещё мне понадобятся свечи и благовония. Передай слуге, что я встречу его в своём рабочем кабинете.
— Да, учитель!
Кабинет меня не впечатляет. Простенький стол у окна, кресло. От главы секты, пусть и гнилого насквозь, ожидаешь тяги к знаниям или хотя бы её напускной видимости, но полки забиты дорогим хламом. Свитки я нахожу в ящике под столом, что само по себе несколько непривычно.
Первый же свиток радует откровенной весенней сценой между воином, обнажённым ниже шеи, но зачем-то оставившем на голове шлем и тонким юношей со стянутыми алой лентой запястьями.
Остальные свитки я даже не пытаюсь открывать.
Но выбрасывать не буду. Подарю кому-нибудь. Императору? Ха…
Ученики заносят экран и устанавливают его наискось. Я приказываю переставить кресло из-за стола к боковой стене и закрыть ставни.
Свечи я расставляю сама.
И курительницу — сама. К благовониям я подмешиваю дурман-травку. Не сырьё для алхимии, а самую обычную, без капли ци. Я не собираюсь туманить разум, ни свой, ни гостя, лишь подчеркнуть тайну.
На экране расцветают тени. Чётче всего проступают завитки дымка. Мой силуэт будет смазанным, неясным.
Я беру кисточку, бумагу размещаю на специальной дощечке. За столом удобнее, но…
Когда слуга входит, я увлечённо пишу — описываюодну из базовых техник культивирования. В империи Ю она не считалась секретной. Не самая эффективная, зато достаточно простая, чтобы ученики освоили её самостоятельно. Или под присмотром моих старших учеников. Короче — без меня, пожалуйста.
Про слугу я вспоминаю, когда завершаю писать. Он терпеливо стоит по ту сторону экрана.
— Зачем ты пришёл в мой Дом Огня, мальчик?
— В секте “Семи ветров” обучается дочь семьи Сян, госпожа Шан.
Я медлю.
Словно размышляю.
— Я взгляну. ЮЖун.
Девушка безмолвно выступает вперёд, почтительно, обеими руками, принимает конверт и не менее почтительно передаёт его мне. Я небрежно срываю печать, вынимаю лист.
“Господин Го, сообщения об отсутствии успехов у дочери моей семьи Сян ЯоЦинь удручают, но я не теряю надежду. Близится совершеннолетие девочки, и я принял решение, что лучше всего ей оставаться в храме. Поручаю ЯоЦинь вашим заботам и уверен, ЯоЦинь будет тронута и высоко оценит, когда вы подарите ей новое имя. Также передаю храму скромный дар”. И подпись.
Пр-р-р-рекрасно.
Господин Сян решил окончательно избавиться от обузы. Просто пр-р-рекрасно-р-р.
— Господин Го сейчас в гостях у Царя Ямы. Дом Огня вскоре закроет ворота, но не будет препятствовать господину Сян в добродетельном желании поприветствовать храм. Я отвечу на письмо господина Сян.
— Министр Сян будет тронут, госпожа Шан.
Конечно, не будет.
Уверена, он был бы счастлив получить дружбу алхимика, но… Даже вражды не получится. Господин Сян просто помеха на моём пути. Хотя подарок я приму. Если он достаточно щедрый.
ЮЖун подаёт мне чистый лист, и я пишу:
“Господин Сян, секта “Семи ветров” пала. Мой Дом Огня иной. Я прикажу сопроводить дочь вашей семьи в столицу. Девушка вернётся домой с соблюдением всех приличий”.
Может, написать, что девушка Сян разбила печь? Нет, я не дам ни малейшего повода для продолжения общения. Я ставлю подпись, дую на бумагу, чтобы тушь высохла быстрее. Получается, я должна успеть прибыть в резиденцию Сян до того, как глава семьи придумает, куда меня деть. Сплавит в любой другой храм, выберет тот, что подальше. Нет уж. Я убираю записку в конверт, конверт запечатываю и через ЮЖун передаю слуге.
Поклонившись, он уходит.
А я возвращаюсь к описанию техник культивирования. Сегодняшний день я посвящу ученикам. Завтрашний — тоже. Дом Огня в четырёх днях пешего пути до столицы. У меня есть карета и лошади. За день доберусь? Надо будет сделать некоторые дела под именем Шан, а затем явиться в резиденцию. ЮЖун и кто-нибудь из монахов проводят.
— Старшего цыплёнка ко мне, — распоряжаюсь я, а когда коршун приходит, приказываю. — Вскрой!
Увесистый на вид ларец оставил слуга, и мне любопытно, во сколько господин Сян оценил мою жизнь. Это ведь только на словах подарок. Он платит за то, чтобы его раз и навсегда избавили от позорящей его родственницы. А ларчик дорогим не выглядит. Простая форма, дерево отполировано и покрыто лаком. Ни резьбы, ни инкрустации.
Коршун откидывает крышку не сразу, проверяет. Я одобрительно киваю. Не найдя подвоха, он косится на меня, но на подсказки я скупа, поэтому принять решение коршуну приходится самостоятельно, и он раскрывает ларец.
Я подхожу ближе, заглядываю.
— Всего лишь? — набор писчих принадлежностей, курительница, немного благовоний, дно выложено серебряными слитками. Из по-настоящему ценного только чётки из молочно-белого нефрита.
— Госпожа?
— Что ты знаешь о министре Сян и его семье?
Коршун пожимает плечами:
— Достойная семья, влиятельная, богата золотом и талантами. Министр, по слухам, у императора на хорошем счету. В скандалах не замечен. Сян чуть ли не живое воплощение высокой нравственности.
— Ты сомневаешься? — улыбаюсь я.
— Однажды мне довелось увидеть, как дева из весеннего квартала, по слухам красавица, за чей благосклонный взгляд будут сражаться лучшие из мужчин, смывает с лица краску. С тех пор, чем больше сладость я ощущаю, тем большую горечь я под ней подозреваю.
