я.
— Тоже можно, — согласилась мама. — Только это не очень-то и доходно. В больших городах таких ушлых немало. А в деревне просто продавать травы не имеет смысла.
Я тяжело вздохнула и повернула голову, понимая — травница права, на травках далеко не уедешь. И будь я одна, то легко бы выжила. Но у меня есть Янка, которой нужна если не богатая жизнь, то хотя бы хорошее образование и нормальная пища.
От вида красной плоти замутило сильнее. Абстрагироваться не получалось, поэтому сцепив зубы, я внимательно наблюдала за процессом удаления повреждённых тканей.
По тяжелому дыханию травницы было понятно, что женщина устала. И от неудобной позы, потому как зрение её уже было не идеально и приходилось работать согнувшись. И от ювелирной работы, чтобы не повредить ненароком артерию.
Как только рана была очищена, травница устало села на лавку, отложив скальпель.
— Разведи спирт тёплой водой, — попросила женщина. — Надо обеззаразить рану.
Я кивнула и плеснула воды в наполовину опустевший бутыль. И только тогда поняла, что мама слишком устала, а значит…
— Теперь полей рану. Только хорошо, не упуская участков. Затем возьми в сумке банку с зелёной мазью и наложи на рану.
— Я же не умею, — пискнула я, но травница лишь глянула, отбивая всякое желание спорить. — Хорошо.
Открыв банку, я неуверенно посмотрела на рану.
— Представь, что это просто говядина, — пробормотала я еле слышно.
Но мантра не помогала. Ничего не помогало. Я чувствовала, что ещё немного и я скачусь в истерику. Позорно разревусь или завизжу, что есть силы.
— Если совсем сложно, возьми тряпочку, — вздохнув, предложила травница. — Только смочи её в спирте сначала. А потом хорошенько выжми.
Это уже было проще. Голыми руками притрагиваться к ране не хотелось.
Смочив тряпочку, я с силой выжала и обмакнула в мазь. Она оказалась густой и жутко вонючей. Стараясь дышать ртом, я начала быстро наносить мазь. С каждым движением, рана покрывалась лекарством и становилась болотно-зелёного цвета. Если постараться, то можно представить, что там, под слоем мази, не рана, а всего лишь царапина.
— Хватит, разошлась, — усмехнулась мама. — Теперь нужно замотать рану, только плотно.
— А шить не надо? — удивилась я.
— А там есть что шить? — вопросом на вопрос ответила травница. — Бери тряпку и сложи в несколько слоёв. А простынью замотаем ногу.
— А как сбить жар? — спросила я, пока накладывала повязку. — Он весь горит.
— Пока не надо, — мотнула головой травница. — Ратибор проснётся ещё не скоро, а поить, пока он без сознания, бесполезно.
Как только я закончила, то принялась убирать инструменты и баночки. Стараясь не смотреть, закинула отходы в мешок и затянула шнурок.
— Тихомир, — позвала мама громко. — Забирай отца, положи на кровать.
Дверь тут же распахнулась, являя нам угрюмого парня, который со смесью страха и надежды посмотрел на мужчину.
— Не бойся, жив он. Просто спит, — отмахнулась женщина. — Надеюсь, лечение поможет. И ради всего святого, не подпускай ты полоумную мамашу к нему! Иначе загубит всё лечение. Как проснётся, сразу беги за мной. А лучше, отправь кого-нибудь, а сам не отходи от батьки.
— Хорошо, баба Веся, — кивнул Тихомир, поднимая отца на руки.
Я в который раз подивилась силе парня. Ратибор не маленький, да ещё и без сознания. А Тихомир таскает его, словно вязанку дров.
Путь домой мы преодолели в полном молчании. Зайдя домой, я в первую очередь проверила, как там Янка. Но она спокойно играла с Фонькой и лишь мельком глянула на меня.
Чувствуя, что меня пошатывает, я вышла на улицу и отошла в конец двора, глубоко и часто дыша. Меня всюду преследовал сладковатый запах гноя и крови. Стоило мне прикрыть глаза, как картинка с огромной раной вмиг предстала перед глазами. Упав на колени, я упёрлась ладонями в сырую землю. Глубокое дыхание не помогало, а желудок начало скручивать спазмами.
Избавившись от нехитрого завтрака, я вытерла рот и разрыдалась. Страх, шок и желание сбежать на край света горели в груди, душили, заставляя подвывать. Невозможность что либо изменить давила бетонной плитой.
— Ну тише-тише, — раздался голос травницы за спиной, а на голову легла тёплая рука. — Ты справилась, ты молодец. Ничего, привыкнешь. И я плакала, и та, к кому я попала, тоже. Не всегда получается быть сильной. Но выбор не большой, ты либо выдержишь, справишься, либо погибнешь. А ещё, у нас проблема. Крупная проблема, Аринка. И я не знаю, как её решить.
— Какая? — убрав руки, я посмотрела на женщину и охнула, увидев в её руках свои кроссовки.
– Фонька нашёл, — глухо обронила женщина. — И конечно же спросил у Яны, что это такое. А малышка и рассказала.
— Что рассказала? — севшим голосом спросила я, хотя ответа и не требовалось.
— Всё, милая. Абсолютно всё, что могла знать и помнить маленькая девочка.
В дом я буквально влетела и уставилась на Фоньку бешеным взглядом. Мальчик испуганно вздрогнул и перевёл удивлённый взгляд с меня на травницу. Янка беззаботно играла с самодельной куколкой.
— Арника, молчи, — пробормотала мама, потянув меня за рукав платья. — Молчи, иначе быть беде.
— Но ведь…, - я растерянно глянула на женщину.
— Янка у нас очень впечатлительная. Сказки переиначила. Помнишь, ты говорила, что читала ей заморские сказки? Вот она и выдумывает всё подряд.
— А…, - я взглядом указала на кроссовки.
Разве можно поверить, что это всего лишь сказки, когда перед тобой доказательства?
— А это тебе подарили, но рассказывать об этом нельзя, ни в коем случае.
Травница распахнула печь и закинула туда обувь. Следом полетела береста. Полыхнуло моментально. А следом по дому поплыл запах жжёной резины.
— Фонька, а тебя мать не заждалась? — буркнула травница, глядя на мальчишку. — И помни, всё, что ты видишь и слышишь здесь, никто не должен узнать.
— Почему? — вполне по детски спросил мальчишка.
— Потому что тогда твоей маме я помогать не буду, — жёстко припечатала мама, серьёзно посмотрев на Фоньку. — Подумай, прежде чем делиться новостями, хочешь ли ты остаться сиротой.
— Я не скажу никому, — прошептал мальчик.
А мне стало неимоверно жаль его. Жизнь и так не радует, а тут ещё и угрожают, надавив на больную мозоль.
— Вот и правильно, — улыбнулась травница. — А теперь беги домой, да молочка захвати, я в банку налила. Мамку напои, да передай, что мы зайдём на днях.
Фонька убежал. Как только за ним захлопнулась дверь, мама скрестила руки на груди и недовольно посмотрела на меня.
— Он будет молчать? — тихо спросила я.
— Будет, — кивнула женщина. — Он знает, что слово я держу.
— И действительно перестанешь лечить? — я не
