каждом из них, и не могу сдержать дикой ухмылки.
Они все еще боятся меня.
Хорошо. Я доверяю их страху больше, чем приказу капитана.
Они стараются не смотреть на меня, но безуспешно. Когда я показываю зубы, один из мужчин крестится.
Капитан выбирает этот момент, чтобы выйти на свет костра. Он берет бурдюк и миску с тушеным мясом у Йоханна. Если он и замечает их напряжение, если и слышал разговор, то не подает виду.
– Первая вахта, займите свои посты. Остальные – спать. Завтра нам рано вставать.
Никто не спорит, и все расходятся. Я слежу за тем, куда идут двое патрульных – один на север, другой на юг, они, скорее всего, будут медленно обходить периметр лагеря, пока их не сменят. Но между ними будет достаточно пространства, чтобы мне удалось проскользнуть. Я могу подождать, пока на вахту заступит Йоханн, и использовать его страх в своих интересах.
Мне просто нужно выпутаться из этой чертовой веревки. Даже в кандалах я смогу убежать.
Я поднимаю голову и поворачиваюсь, чтобы лучше разглядеть оковы…
Когда на меня падает тень.
– Ты не сбежишь.
Я медленно разворачиваюсь, чтобы хмуро посмотреть на капитана, но огонь освещает его со спины. Я не вижу его лица.
Мгновение, и мне представляется мама. Она стоит над ходом в погреб. Ее лицо в тени.
Мой пульс учащается, и я сжимаю замерзшие руки в кулаки.
– Твоя сестра будет не единственной, кто сбежит от тебя сегодня, – огрызаюсь я.
Его плечи напрягаются.
– Она не сбегала. Ты что-то с ней сделала. И ты скажешь, что именно.
– Verpiss dich, jäger [17], – произношу я спокойным голосом.
Мне следует не злить его, а делать все, что в моих силах, чтобы казаться маленькой, незаметной и неопасной.
Но мой учащенный пульс наполняет ненавистью каждую клеточку тела, и я едва могу разглядеть мир сквозь пелену ярости. Мне хочется наброситься на него, пнуть в пах, хочется плюнуть ему в лицо, выцарапать глаза.
Он опускается передо мной на корточки. Я отползаю назад, прижимаясь к дереву, и мой гнев перерастает в холодный, безжалостный страх.
Капитан наклоняет голову, оценивая меня, съежившуюся у дерева, с широко раскрытыми глазами и подтянутыми к груди ногами.
– Никто тебя не тронет, – говорит он. – Мы не звери.
– Нет, вы просто сжигаете людей заживо. Очень цивилизованно.
Он протягивает мне что-то. Миску с тушеным мясом. Бурдюк.
– Ты голодна, – произносит он.
Мне очень хочется послать его подальше, но я прикусываю губу и трясу скованными руками.
– И ты накормишь меня, только если я скажу, где твоя сестра? – спрашиваю я. – Это, конечно, поведение человека, который вовсе не является зверем…
Он кладет бурдюк на землю и берет ложку.
Он же не собирается…
Собирается.
Капитан подносит ложку к моим губам.
Я ошеломленно смотрю на него.
– Не позволяй своему упрямству лишать тебя здравомыслия, – говорит он. – Ешь.
– Будет очень неловко, если твоя пленница потеряет сознание от голода до того, как ты сможешь ее помучить, не так ли?
Его челюсть напрягается. Он снова подносит ложку к моим губам.
– Ешь, – повторяет он, и его командный тон такой естественный, что звучит как что-то привычное.
Тушеное мясо – грубая и простая еда, дорожный паек, приготовленный на растаявшем снеге, но от его запаха у меня начинает урчать в животе. По дороге из Бирэсборна я немного перекусывала и едва утоляла голод, а если хочу сегодня чего-то добиться, мне понадобятся силы.
Я приоткрываю рот и пробую предложенную еду.
– Вот, – говорит он. – Это так сложно?
О, я пну его, как только наемся.
Я все еще не вижу его лица в темноте, за его спиной горит костер. Он замолкает, пока кормит меня, опускает ложку обратно в миску и подносит мне порцию за порцией, ничто в его движениях не намекает, что он недоволен тем, как медленно я ем или как неприятно ему кормить меня. Это так не похоже на резкого, озлобленного человека, каким он был прежде, что я невольно отшатываюсь, опускаю глаза, и с каждой ложкой, которую получаю, мне кажется, что он в чем-то побеждает, что я уступаю ему.
– Ты не права, – шепчет он в темноте.
Я не отвечаю.
– Я никогда никого не сжигал заживо.
Я ничего не могу с собой поделать – мое насмешливое фырканье больше похоже на рычание. Он решил солгать о том, чем, должно быть, гордится больше всего? Это ловушка.
Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но потом, похоже, приходит к заключению, что это бессмысленно. Он поворачивается, берет бурдюк и протягивает мне.
Я запрокидываю голову, и пиво стекает мне в горло. Оно хмельное и ароматное и сразу согревает мое тело, что становится проблемой – усталость снова подкрадывается ко мне. Мой постоянный спутник. Но я яростно моргаю и сажусь прямее, заставляя себя собраться.
Капитан затыкает пробкой бурдюк.
– Можешь спать. Я же сказал, никто тебя не тронет.
Я смеюсь. Смех получается горьким и резким.
– Прости, что не верю в ценность твоих слов, охотник.
Он замирает на миг.
– Тебе все равно не удастся сбежать.
Я отказываюсь смотреть на него, сердито уставившись на колени.
– Просто оставь меня в покое.
Его близость тревожит. Поэтому он меня накормил? Чтобы я наелась и была слишком уставшей, чтобы бежать? Мои руки дрожат, и я поднимаю глаза, но только для того, чтобы бросить на капитана хмурый взгляд.
Дева, Мать и Старица, я никогда никого не ненавидела так сильно, как этого человека.
– Оставь меня в покое, – повторяю я, когда он медлит.
Он встает. Я думаю, что он собирается уйти, но он только бросает пустые бурдюк и миску к огню. Затем достает из сумки, висящей у него на поясе, моток веревки и привязывает один конец к моему запястью.
– Оков недостаточно? – рычу я.
Молча – о Триединая, спаси меня, этот человек почти не разговаривает, – он разматывает веревку и привязывает другой конец к своему запястью.
Теперь мы связаны.
Он почувствует ночью любое мое движение. Если только я не смогу перерезать веревку, не разбудив его. Насколько крепко он спит? Может быть…
– Я очень чутко сплю, – говорит он, увидев выражение моего лица. – И пока ты не скажешь то, что мне нужно узнать, я не спущу с тебя глаз.
Я больше не могу этого терпеть. Я отвожу ногу назад и замахиваюсь, чтобы пнуть его, но он легко уворачивается, и когда делает это, свет костра падает на его лицо.
Он не улыбается. Не смеется над моей беспомощной попыткой
