Агент Педро нашелся, мы связались с ним по скайпу. Он как раз водил по Лиссабону группу туристов, поэтому включил связь, отослал туристов осматривать церковь, а сам сел в тени храма на ступени.
— Вы хотите, чтобы я выяснил, куда ездил монах? Без проблем! — загорелый парень с шевелюрой кудрявых волос широко улыбнулся в камеру. — А когда нужно?
— Сегодня. Сможешь? — Диего напряженно вглядывался в экран монитора.
— Вот только отведу группу к крепости и помчусь выяснять.
Он помахал нам и отключился.
— Я его никогда не видел на балах, — отметил Диего.
— Он новенький, как и Настя, только присоединился в начале прошлого года. И он не может покидать Лиссабон.
— Почему?
Лика улыбнулась мне, и ее синие глаза озорно свернули.
— Он что-то типа домового, только в городском масштабе.
— А такие бывают?
— Бывают.
— А домовые? — я вспомнила про хриплое дыхание под своей дверью.
— И домовые бывают. Но они не любят показываться. А вот… городничие, они любят людей водить по городу, рассказывать. Каждый из нас с такими встречался: их просишь дорогу показать, а они целую экскурсию проведут.
Городничий Педро позвонил нам поздно вечером, когда мы уже расходились из агентства: брат Ансельм, судя по записям, уехал в Ватикан».
Демон с презрением и отрешённостью смотрел на ночной город. Он слышал мелкие желания, глупые мысли, которые царили вечером на улицах Барселоны. Иногда он с секундным интересом поворачивал голову вслед чему-то интересному, мелькавшему среди всеобщего моря плоских страстей. Люди. Обычные люди. Как всегда, мало горящих сердец, неспокойных умов, сомневающихся и мятежных душ. Как же ему нравилось вылавливать в общем океане таких людей. Пестовать и развивать. Ощущать, что все было не напрасно, если есть они. Их мало, но какое счастье пройти с ними их короткий путь. Ловец душ, искатель умов. Это была его страсть. Люди. Умные и увлеченные своим делом.
Душа, которая в числе прочих пряталась за окном подоконника, на котором он сидел, росла и могла стать сильной. Он ощущал, как она раскрывается, словно бутон, медленно разворачивает лепестки своих способностей. Только бы успеть насладиться ее цветением, привести ее к исполнению начертанного. Реализовать ее.
Настя…
Демон закрыл глаза, словно свет фонарей стал вдруг болезненным.
Он всерьез опасался за девушку. Старая Мать что-то сделала с ней, предстоит выяснить, что именно. Кулон, подаренный ей, тоже беспокоил. Он не думал, что все будет так сложно. Казалось, девчонка пожертвует собой, умрет героем, спасая человечество. Он думал, он взращивает в ней самопожертвование и героизм, храбрость и решительность. А теперь… все становилось сложнее. В игру, затеянную темными силами, вступило слишком много участников, и он не способен контролировать ее ход. Настя в опасности. Она может не дойти до своего момента реализации, они разыграют ее, как пешку.
Если только…
Нахмуренный лоб демона внезапно расслабился. Возможно… все вовсе не так плохо. Надо только повернуть все в свою пользу. Когда противников слишком много, они легко могут проиграть, если правильно столкнуть их друг с другом.
Окно внезапно отворилось, и Настя, в своей детской ночной рубашке, с русой косой на плече, выглянула наружу. Дитя человеческое потянулось к нему с таким доверием и нежностью, что демон сам не понял, как ответил на объятие, только внезапно ее девичье тело оказалось в его руках, лицо зарылось в его рубашку. Под тонкой тканью ночной рубашки тепло ее тела на его ладони было невероятно приятным. Он почему-то вспомнил, как держал однажды в руках спящего младенца в тонких батистовых простынях. Маленького спящего мальчика с золотыми волосами. Будущего короля.
Тогда хрупкость человеческого тела и доверчивость, с которой младенец продолжал спать на ладони демона, наполнили его тоской и горечью.
— Почему не спишь? — ласково спросил он.
— А ты?
— Демоны не спят, малышка. Иди, отдыхай. И не бойся, я рядом.
— Посиди со мной.
Она потянула его в спальню. Наивное дитя, он читал ее мимолетные, спутанные желания и мысли, но не замечал в них прежней одержимости. Хоть что-то старуха-ведьма сделала верно. Подчиняясь мимолетному порыву, он взял Настю за руку и заставил кружиться по комнате. Послушно, прикрыв глаза, словно в полусне, она подчинялась ему с такой легкостью, так грациозно двигалась, словно была не человеком, а легкой, воздушной сильфидой. Потом он прижал ее к себе, медленно повел в танце, уткнулся носом в русую макушку. Она пахла цветами, травами, детством.
Ему стало невероятно хорошо от контакта с ней. Словно прибавлялось энергии и мощи, словно в ней источник его сил. А ведь он столько потратил на то, чтобы достать ее из Преисподней… Она молчала, и он был благодарен за это. С животным торжеством он ощущал бешенный прилив сил от единения с ней. Наклонил в объятьи, скользнул рукой с талии на бедро, золотистый свет исходящий от нее, тянулся к нему. Он кружил ее на расстоянии вытянутой руки, и искры разлетались в стороны. Удивительно. Эта связь, что появилась еще в Венеции во время танца, становилась сильнее с каждой их встречей. Кто же она для него?
Жар от его ладоней вдруг пошел по всему телу, и это тепло вдруг превратилось в ощущение легкости, настолько, что она почувствовала, как ноги отрываются от пола. Испугавшись, она прервала танец и оглянулась: они висели в воздухе. Если поднимет руку, коснется потолка.
— Мы… — она испуганно вцепилась в него.
— Мы. Ты не бойся, не упадешь. Веришь? — он улыбался в темноте. Его голос мягкими волнами омывал ее сознание, мурашки ползли по спине от каждого бархатистого переката.
— Нет, — сказала она. И засмеялась. — Странное ощущение.
Он отодвинул ее от себя, она судорожно вцепилась в его руки.
— Я упаду!
— Нет, — он улыбался, в тысячу раз более красивый, чем прежде. — Просто отпусти меня сама. Ты не упадешь. Я обещаю.
Ее переполнял восторг и ужас. Наверно, так люди чувствуют себя, оказавшись с газовым баллоном под водой. Вроде как понимаешь, что можешь дышать, но твой мозг вопит совсем о другом, что ты умрешь, если вдохнешь, ведь вокруг вода. Но легкость была невероятной, и она не висла на его руках, она самостоятельно парила в воздухе и держала его за руки. Медленно, она оторвала одну руку от него, с опаской, не веря самой себе, что делает это.
— Теперь вторую.
Настя смеялась от страха и восторга, и от этой бешеной смеси, ей казалось, она потеряла связь с реальностью. Когда она решилась, скользнув по его руке ладонью, оторваться от него, в глазах демона блеснуло восхищение.
— О господи боже, я могу! — она стояла, широко расставив руки, и покачивалась от неуверенности. Он засмеялся, потом приблизился и крепко обнял. Их тела в воздухе переплелись совсем тесно, и они выплыли в окно. Испуганно спрятав лицо у него на груди, Настя улыбалась от счастья.
— Смотри!
Она повернулась и посмотрела вниз: они летели над ночной Барселоной.
Квадратики района Эйшампле, пересекающий весь город проспект Диагональ, собор Святого Семейства, черной массой — море с огнями кораблей…
— Как красиво! — в его руках, словно в колыбели, она смотрела на город, ветер обдувал их, но холода не было, кровь в венах словно бурлила, колола кончики пальцев, было жарко. Он прижимал свое лицо к ее горячей щеке, шептал ей на ухо легенды города, а потом она посмотрела в небо, и тысячи звезд вспыхнули ярко на небосклоне, и неожиданно они показались рассыпанными на небе, как на черном бархате, бриллиантами. Протянула к ним руку, словно хотела дотронуться, собрать их, построить новый узор.
— Какой красивый этот мир…
— Пока его не разрушили, он твой.
— Не разрушат, никогда не разрушат. Мы же не дадим?
— Да, дитя, — улыбался он, — не дадим.
В объятии демона она полностью доверилась ему, была хрупкой по сравнению с его телом и силой, слабой, незначительной. В нем ощущалась масса тьмы, необратимая и мощная. И все же, что-то тянуло ее к нему, притягивало в солнечном сплетении. Ей казалось, что в самой сердцевине мрака, как семя или ядро, есть пламя огня. Свет дрожащий и хлипкий среди давящей неохватности мрака, но неистребимый, негасимый веками и тысячелетиями. Там внутри горело и билось пульсом пламя Прометея и Данко. Свет, о котором он вспоминал, обращаясь к ней, на самом деле, горел и трепетал в нем, а ее тянуло к этому свету как доверчивого мотылька.
