друг другу.
— Что-то еще? Магическая поддержка? Солдаты?
Эшери вздрогнул и во все глаза уставился на императора.
Рамер девятый, действительно сказал именно это. Ему не послышалось.
— Нет, — торопливо мотнул головой Эшери, — у меня есть.
— Значит, это правда. До меня дошли сведения, — невозмутимо пояснил император, — что у младшего Монтреза сомнительные связи. Это так и нужно понимать? Как сомнительные связи? Или — как личную тайную гвардию?
Император смерил герцога долгим взглядом. Эшери молчал — а что тут еще можно было сказать?
Владыка огромной страны удовлетворенно кивнул — прядь темных волос упала на смуглое, резкое лицо — и придвинул к себе лист бумаги и стило. Писал он очень быстро, не крупным, но разборчивым почерком.
Эшери так и подбивало вытянуть шею и посмотреть — что пишет император: открытый лист или приказ об его аресте?
Сдержался.
Закончив писать, Рамер, видимо, по привычке, пробежал написанное глазами, кивнул, поставил внизу подпись. Присыпал песком. Стряхнул его в специальный ящик и приложил свой перстень.
На плотном листе бумаги появилась печать.
— Герцог…
Эшери взял. Пробежал глазами…
"Податель сего документа на территории Империи имеет исключительное право проходить портальной сетью на любые расстояния (расходы писать в счет казны), проводить с собой любых людей и в любом количестве, проносить любые грузы. Всем воинским и гражданским подразделениям оказывать полное содействие. Документ действителен до захода солнца сего дня…"
Дальше шли число, месяц и подпись.
— Это все? От меня точно больше ничего не требуется?
— Это намного больше, чем я рассчитывал, — сказал Эшери, пряча бесценный документ за подкладку камзола.
— Это намного больше, чем я намеревался вам дать поначалу, — признался Рамер Девятый.
Эшери, который был уже намерен встать, снова опустился на кресло.
— Если мне будет позволено спросить… Почему?
— Спросить позволено… — Рамер вдруг улыбнулся, неожиданно весело. Антрацитовые глаза встретились с изумрудными, — Но я не отвечу. Должны же у меня быть хоть какие-то личные секреты от подданных?
Глава 4
ПОБЕГ
"…Вечером я боялся, что умру. А утром пожалел, что вечером не умер", — вспомнила Алета. Так говорил кто-то из ее кавалеров, и рассказывал он о вечеринке с обильными возлияниями. Лукаш? Конд? Да какая разница, когда ей так плохо!!!
Вчера она не поверила Эшери. Оказалось, зря. Состояние было до изумления паршивым: голова кружилась, стоило приподнять ее над подушкой, а тело казалось чужим и тяжелым. Попытка сжать руку в кулак закончилась тем, что Алета в потрясении уставилась на свои родные пять пальцев, которые просто отказались ей подчиняться.
Впредь наука: кузен зря предупреждать не будет.
Но надо же как-то подниматься. Ванна, завтрак. Прогулка… И, у нее, вроде как, на сегодня побег запланирован. А как это все проделать, если сил нет вообще?
Жиаль, возмутительно свежая и бодрая, появилась как кара богов.
— Госпожа, ванну готовить?
Глазами души Алета увидела дивную картину — как она хватает предательницу за волосы и окунает в здоровую бочку с водой. И держит там, пока плотное тело в коричневой униформе не перестает трепыхаться.
Картина доставила удовольствие, и такое, что Алета невольно улыбнулась.
— Мне что-то нездоровиться. Наверное, перетанцевала вчера на балу. Или ветром просквозило…
Девчонка немедленно состроила круглые глаза:
— Да как же это можно, госпожа?! Ведь завтра…
— Что — завтра? — немедленно прицепилась Алета.
Жиаль смутилась.
— Ваши опекуны гостей ждут, — попыталась выкрутиться она. Прозвучало это так неловко, что баронесса Шайро-Туан уверилась — знает, поганка! Если не все — то многое. И молчит, как еретик в подвалах Храма.
— Гости? Важные?
Жиаль быстро закивала:
— Еще какие важные, госпожа. В доме все с ног сбились: моют, трут, чистят, проветривают. С мебели чехлы снимают.
— Интересно… В моем доме гости настолько важные, что слуги все в работе — а я ничего об этом не знаю. Тебе не кажется это странным? — Алета сощурилась и вцепилась в чернявую девчонку острым взглядом светло-зеленых глаз. Жиаль заметно побледнела и сделала маленький шаг назад.
— Стоять! — шевельнуться Алета по-прежнему не могла, но властности в ее голосе хватило бы на троих, все же управляться со слугами ее учили с детства. — Значит так, моя милая. Мне плевать, что за договор связывает тебя с моей тетей, что она тебе обещала или чем пугает. С этого мгновения ты служишь только мне. Иначе…
— Что — иначе? — пискнула Жиаль.
— Закончишь свои дни на костре. Или рабыней в Храме, с отрезанным языком и клеймом на лбу.
Девушка отступила еще дальше, но все же попыталась ощериться, как крыска, загнанная в угол.
— Что вы такое говорите, госпожа? Такое наказание положено лишь за хулу на Храм и наложение не снимаемых проклятий…
— Ты наложила проклятье на меня, — холодно проговорила Алета, удерживая ее взглядом, — наверное, за то, что я изругала тебя за испорченное платье. Или за Лукаша, в которого ты влюблена, как кошка — а он никого, кроме меня, не видит. Да, пожалуй, Лукаш… В это тетушка поверит скорее.
— Я никогда…
— Знаю, — Алета холодно улыбнулась, — если бы ты умела хоть что-то серьезное, давно бы попробовала и попалась. Думаешь, я не вижу в зеркале, как ты смотришь на меня, когда причесываешь. Как щуришься и скрючиваешь пальцы. Небось, могла бы, так обязательно сделала бы так, чтобы я облысела и прыщами покрылась. Но ты не можешь. А почему, Жиаль?
— Я цаххе только наполовину.
Алета шевельнула темно-золотыми бровями.
— А на вторую половину? Дай угадаю! Аранген или… Шайро-Туан, — по тому, как
