основном за то, что пререкалась с ним на людях.
Да, она языкастая штучка, но мне это, кажется, нравится. Отличное развлечение.
– Ты не была тиха и покорна?
Моя маленькая смертная говорила с набитым ртом, ей определенно недоставало манер, но они все равно давным-давно уже надоели мне.
– Иногда я бываю тиха. И время от времени покорна. Но одновременно и то и другое – никогда.
– И что, наказания исправляли твое… поведение? Может, мне смастерить ремень из шкуры того зверя, который следующим явится к Бледному двору? Может, это излечит тебя и ты оставишь идею бежать?
– Лечатся в нашем доме сушеными травами, что висят под стропилами.
Моя грудь заныла: давно позабытое ощущение, когда легкие сжались и вытолкнули из горла слабый смешок.
– Откровенно говоря, твоя верность этому выродку сильно меня озадачивает.
– Джон был хорошим человеком.
– Настолько хорошим, что отстегал тебя ремнем всего десяток раз? Я презираю боль, Ада. Но еще больше я презираю тех, кто причиняет ее, не ведая милосердия.
– Да как ты смеешь говорить о милосердии? – Тряхнув головой, она швырнула на блюдо остатки хлеба. Я чувствовал, как кровь стынет в ее жилах от ужаса, ярости и смятения. – Да, мой муж порол меня, но так поступают все мужья со всеми женами. Но он никогда не держал меня под замком, никогда не брал…
– Успокойся.
– …не брал меня силой, даже когда возвращался домой пьяным в стельку, и, конечно, не заталкивал свой длиннющий член в мой… в мой горящий зад…
Она осеклась, затихая, когда я замедлил биение ее беспокойного сердца, превратив гнев в слабое покалывание под кожей. Ах, моей маленькой смертной не понравился мой вход через выход. Да, наверное, грубовато, грубовато, что-то там порвалось, но, ох, как же туго ее неразработанные мышцы сжимали мой зудящий член!
– Что ты сделал? – Она прижала руку к груди, но лишь на миг. Потом ее пылающий взгляд вонзился в мои глаза. – Значит, тебе недостаточно отнять у меня остатки гордости, теперь ты решил украсть и мою ярость?
– Хорошая маленькая смертная получает мои губы на своей щелке. – Я прижал руку к ее щеке, наслаждаясь тяжестью ее головы, которую я заставил навалиться на мою ладонь. – Плохая маленькая смертная, которая от меня убегает, получает мой член в свой задик и мое семя на свое лицо. Или, может, все-таки рубцы на спине?
– Бери ремень, если хочешь, бей, только ничего не добьешься.
А еще я могу приковать ее к трону.
– Будешь еще пытаться бежать?
Губы ее задрожали, но она не отвела взгляда.
– Да. И спрячусь у черта на куличках так, что до седых волос ты не отыщешь меня.
Ее откровенность задела меня.
– Тебе следовало солгать.
– Какой смысл выставлять себя лгуньей, если мы оба знаем, что ты мне все равно не поверишь.
Вечность уже царапала когтями мой разум, от мысли о том, что я могу потерять ее, кровь леденела в жилах. Возможно, мне все-таки стоит свернуть ей шею? Но тогда она станет холодной…
Вопреки всему я пошел на поводу у своего отчаяния:
– Что мне сделать, чтобы ты осталась со мной?
Она с трудом сглотнула и приподняла бровь, несомненно оценив мою искренность:
– Выпусти гниль, впусти мертвых.
– Я не нарушу своей клятвы ради твоего обещания.
И мне стоит запомнить эти слова.
Она прикусила верхнюю губу и мучила ее так долго, что мне захотелось накрыть ее своими губами, только бы она прекратила.
– Тогда сделай так, чтобы сгнило тело моего мужа.
Кости ублюдка, который избивал эту женщину, который даже сейчас умудрился докучать ей, обвиняя в своей смерти? Она готова отдаться мне ради него, как последняя дура?
Нет, я знаю эту смертную совсем недолго, но ясно вижу, что она не дура. Значит, все-таки лгунья, нашептывающая обещания соблазнительными устами, чтобы впоследствии сбежать? Рассчитывал ли я на что-то другое?
– Я не стану гноить кости твоего мужа, маленькая. – Я скатился с кровати. – Как мне сделать свой дом уютным для тебя? Может, послать Орли за книгами? Или красками?
Смертная напряглась, заморгала невинными глазками – хотя я все равно услышал ложь в ее голосе:
– А можем мы ненадолго покинуть Бледный двор? Всего на часок, чтобы я смогла в последний раз… посмотреть на небо…
– Небо.
– …на птиц, на деревья…
Неужели я выгляжу таким простаком?
– Ты получишь книги и краски.
И костяной ошейник.
Да, это то, что нужно.
– Самые яркие краски. Всех оттенков синего. – Я развернулся и шагнул к двери, растворяя на ходу комнату, перекраивая стены в цепи. – Хочешь увидеть небо, маленькая? Так нарисуй его на потолке, потому что другого неба ты никогда больше не увидишь.
Украшенный сотнями крохотных клыков и тонкими мышиными косточками, корсаж моего платья веером поднимался от талии, и шлейф из бесчисленных белых перьев каскадом ниспадал на помост. Енош не пожалел усилий, чтобы я выглядела как королева.
Если бы не ошейник…
В ошейнике я выглядела пленницей, рабыней, и неважно, что толстое кольцо, обхватившее мою шею, Король украсил изображениями птиц, которых, как он обещал, я никогда больше не увижу.
Взяв кисть, я окунула ее в маленький пузырек с зеленой краской, сделанной, судя по ореховому запаху, из льняного семени. Проведя кисточкой вдоль края помоста, я добавила к рисунку еще одну лозу, вьющуюся до…
Клац.
– Дьявол! Я никогда не перейду мост с такой короткой цепью. – Поправив ошейник, оттянув его немного, давая возможность воздуху охладить кожу, я попятилась, чтобы туго натянувшаяся цепь из костяных колец провисла и с глухим лязгом легла на землю. – Вот. Возьми кисть и закончи эту лозу.
– Ох, девка, мои гнилые пальцы и не обхватят-то ее как следует.
Действительно, руки Орли покрылись зелеными пятнами, а губы сделались темно-фиолетовыми.
– А что, разве своим доносом на меня ты не заслужила немного магии от Короля? Он мог бы тебя… подновить.
– Я помешала тебе бежать и втянуть нас обеих в неприятности, – пробурчала женщина. – У меня не было выбора, девка.
Ну естественно.
Орли тоже всего лишь пленница, только другого рода. В то время как Енош приковал меня за попытку побега к своему трону, помогавшая мне Орли вполне могла стать этим самым ошейником…
Или еще одним лицом на спинке трона.
Я посмотрела на вплетенный в престол труп. Он тоже смотрел на меня – мутными белесыми глазами, я чувствовала его леденящий взгляд. Безмолвный, как и весь Бледный двор, он наблюдал за мной,
