вывести меня на прогулку?
– Нет. – Поцелуй в висок. – Но… Я готов послать Орли за свежими цветами, когда ты пожелаешь.
Кожа под ошейником вновь раскалилась и зачесалась.
– Не нужны мне проклятые цветы!
И фиалки на могиле Джона тоже к черту! Я хочу выбраться отсюда, затащить на могилу мужа три мельничных жернова, а потом бежать, бежать прочь от Еноша, бежать, пока кожа моя не покроется морщинами, а волосы не поседеют.
Но бог только вздохнул, как будто мои смертные причуды ему наскучили.
– Выбирай выражения, а то я найду, чем заткнуть тебе рот.
И я тут же увидела, как моя рука поднимается, чтобы погладить солидную выпуклость на его кожаных штанах.
Это всего лишь очередной трюк.
– Если мысль о моем побеге так тебя раздражает, почему же ты не сгноишь кости моего мужа, как я просила?
– Ты хочешь, чтобы я покинул свой двор – после двух сотен лет, не меньше, – чтобы сгноить тело мужчины, избивавшего свою жену?
Я бы предпочла побои, а не ошейник и насилие.
– Я и не жду, чтобы бог, отказавшийся от своего предназначения, понял, что такое долг.
– Долг?
– Долг жены.
– Что-то к нему ты относишься весьма серьезно. – Его напряженный взгляд на миг скользнул по моим губам. – Как так получилось?
– Я дала клятву.
– Клятву, – повторил он медленно, будто пробуя слово на вкус. – Ни один смертный не найдет покоя при моем дворе, маленькая.
– Я же не прошу тебя упокоить его кости на Бледном дворе. Можешь просто превратить его в чашку и заставить меня пить из нее.
– А что, стоящая идея. – Конечно, он только забавлялся. – А теперь подними-ка юбки и покажи, как ты намокла.
Всего лишь трюк.
Как бы ни возбуждал мою плоть Енош, на самом деле я не вожделела бога. И пока я повторяю это себе, повторяю словно молитву, мое тело не предаст меня снова.
Я покачала головой, пытаясь не обращать внимания на жар, опаляющий изнутри мои бедра.
– Нет.
– Отлично. Тогда прикоснись ко мне.
Это было… неожиданно.
Он откинулся на спинку трона, уставившись на меня. В глубине выразительных серых глаз затаилось веселье. Один уголок губ чуть приподнялся в кривой ухмылке, когда мои проклятые руки потянулись к его груди.
Ладони медленно огладили твердые мышцы, кончики пальцев поползли по выпуклостям и впадинам живота. Подобные ублюдки не должны обладать столь идеальной фигурой. Я скомкала подол его рубахи и потянула вверх, снимая ее через голову Еноша. От него исходил запах костра, облизывающего сырой воздух зимней ночи.
Дыхание легко поднимало и опускало его мускулистую грудь. Широкие плечи плавно сходились к крепкой шее. Да, сложен он был прекрасно. Каждый дюйм его тела, божественно совершенного, скрывал порочность сердца. Енош ужасно холоден, ужасно жесток, он… он просто ужасен с этими своими закинутыми за голову руками!
– Да, вот так, – похвалил он, тронув давно забытую струну в глубине моей души. – Приласкай меня, маленькая.
Тихий мелодичный свист, слетевший с его губ, лишь подчеркивал мое полное унижение. Я любовно коснулась его щеки, погладила острую линию подбородка, запустила пальцы в длинные черные волосы, коснулась его нижней губы – благоговейно коснулась.
Всего лишь трюк.
На самом деле я вовсе не промокла насквозь, когда лихорадочно развязывала шнуровку на его бриджах, выпуская на волю отвердевшую плоть.
И нутро мое на самом деле вовсе не припекало, когда я, задрав юбки, оседлала его, упершись коленями в кости трона.
И тело мое на самом деле не задрожало, когда я, просунув меж нами руку, направила головку его члена и сама насадилась на этот толстый…
– О мой бог!
– Ни к чему формальности. – Он так и не расцепил сложенных за головой рук, как я ни раскачивалась на нем, как ни терлась клитором о его твердое тело. – Зови меня по имени.
– Высокомерная дрянь!
– Упрямая, дерзкая, прекрасная женщина, – выдохнул он. – Получай удовольствие, Ада. Это награда моей маленькой смертной за то, как сногсшибательно она выглядит в ошейнике и цепях.
По телу пробежала волна гнева, похоть и отвращение боролись в моем сердце и чреве. Нет, это не награда. Это издевательство. Вопиющая демонстрация своей власти надо мной: ведь он смотрит… и ничего не делает.
Не принуждает, не сдерживает.
Он лишь мучает мою плоть нежеланным голодом, впиваясь клыками в мою распаленную сердцевину, где похоть правит бал, ибо плоть откликается на зов своего хозяина. Я раскачивалась и подпрыгивала, стремясь к наслаждению, слыша, как затихает в моей голове так и не ставшая спасительной молитва: «всего лишь трюк, всего… трюк… всего лишь…»
– Поцелуй меня!
Я подалась к нему, облизнув губы. Его дыхание опаляло кожу, тепло его близости проникало в меня все глубже, глубже, глубже, пока…
Я отпрянула, пробормотав:
– Всего лишь трюк.
– Трюк, да? Откуда такая уверенность? – От его низкого сладострастного стона моя шея покрылась гусиной кожей. Он потянулся к корсажу платья. – Откуда ты знаешь, где заканчивается повиновение и начинаются твои сокровенные желания?
Он рванул шнуровку, и мои груди качнулись перед его жадными губами, тут же ухватившими сосок, сделавшийся болезненно-твердым под раздразнившим его языком. То же случилось и со вторым, пока теплые руки сжимали и мяли плоть.
Я застонала, наслаждаясь ласками, которые так давно не доставались моей груди.
– Все это не взаправду.
– Для меня ты и то, что между нами, – до боли реально, маленькая. Ну, поцелуй же меня. – Я не послушалась, и тогда он схватил костяную цепь, болтающуюся под ошейником. – Поцелуй меня!
Сильным рывком он притянул к себе мое лицо и накрыл мой рот своим. Уверенные губы страстно впились в мои, раздвинувшиеся под напором влажного языка.
Жадность этого поцелуя, неумолимая рука, сжимающая цепь, абсурдная нежность другой руки, поддерживающей мой затылок… все это разожгло во мне страсть, которую я уже не могла контролировать.
Дрожащие пальцы огладили его брови, пробежали по скулам – и я обвила руками его шею. Я ненавидела себя, ненавидела, но это не мешало мне покачивать бедрами при каждом его толчке, помогая ему проникать в меня все глубже и глубже.
Он поймал мой подбородок, стиснул его, и что-то отчаянное мелькнуло в темно-серых глазах.
– Назови мое имя. Мое настоящее имя.
– Енош…
Он ответил рычанием и вошел в меня до предела, наполнив лоно наслаждением, которого я в жизни не ведала. Ох, эта его толщина, эта его длина, это всеобъемлющее блаженство, эта запредельная непристойность. Это… это…
– Не взаправду.
Облако перьев взметнулось вокруг меня. Заклацали, прыгая по помосту, отрывающиеся от корсажа зубы и кости, и я осталась совершенно обнаженной.
Енош
