вину. Но будет еще лучше, если вы сами поможете Алану. Без моего участия.
— Не могу, смертная! Если бы могла все сделать сама, то не стала бы с тобой даже разговаривать. Только ты можешь его спасти!
— Ладно, ладно. От чего спасать-то? Он вроде бы совсем не выглядел умирающим, когда мы виделись в последний раз.
— От проклятия.
— Что за проклятие? — рассудительно интересуюсь. — И кто его наложил?
— Я наложила, — девушка хмурится и скороговоркой тараторит: — О том, как избавиться от проклятья, ты прочтешь в пятой книге на третьей полке правого стеллажа. Повтори!
— Пятая книга на правой полке третьего стеллажа.
— Не так! — рычит она, сверля меня взглядом. — Пятая книга на третьей полке правого стеллажа. Повтори!
— Пятая книга на третьей полке правого стеллажа.
— Там ты найдешь ответы. Обещай, что поможешь!
— Вообще-то, — рассудительно отвечаю, — так переговоры не ведутся. Мне нужно больше информации. Я не могу вам обещать незнамо что. Кто вы, Нерия? И почему вы сначала накладываете на людей заклятия, а потом требуете, чтобы другие их снимали? И потом, если я соглашусь вам помочь, то в ответ вам тоже придется мне помочь.
— Что тебе нужно? — щурится недоверчиво, будто сам факт, что я о чем-то прошу в ответ, выглядит в ее глазах небывалой дерзостью.
Наверно, девушка понятия не имеет, что о ее манерах я думаю примерно так же.
Наглости фонтан.
— Научите, как поладить с местными горгульями. Вы, я смотрю, здесь выжили, значит, знаете, как их умаслить.
Девушка молчит, кусает пухлые губы.
Синие глаза нервно бегают по сторонам.
Она снова оглядывается.
Я лично никого не вижу за ее спиной, но она напрягается всем телом, как пружина, и кидает:
— Ты неправильно все поняла. Но я согласна. Я помогу с горгульями и расскажу тебе свой секрет.
— Вот это совсем другой разговор, — довольно улыбаюсь. — Я вас внимательно слушаю.
— Много лет назад я была самой молодой, подающей надежды ведьмой. Мне порочили роль верховной ведьмы ковена. Я жила в скромной хижине на опушке болотного леса. Изучала древние книги, варила зелья, постигала вековую мудрость колдовского искусства и не мечтала о другой жизни, пока ко мне в хижину не заявился незнакомец. Он оказался слугой хозяина Белого Замка. В тот вечер он попросил меня сделать отвар забытья. Тогда я не знала, для чего понадобился тот отвар. Но все равно выполнила его просьбу. Потому что лорд Элиас был хозяином земель, на которых стояла моя хижина…
— Погодите-ка! — перебиваю девушку. — Вы о каком лорде Элиасе говорите? Об Алане? Или Гехарте?
— О Гехарте, конечно, ведь Алана тогда… — она нервно сжимает подол черного платья и смотрит на меня с укором. — Опять перебила! Ты хочешь услышать мой секрет или нет?
— Хочу, кто же откажется от секрета? — я киваю с готовностью, и тогда она продолжает.
— Через несколько недель ко мне пришел сам лорд Элиас за новой порцией зелья забытья. Пока я его готовила, мы разговорились. Я поразилась, насколько он пригожий и умный. Слово за словом — и я решила, что такой мужчина просто обязан стать моим. Той ночью он остался в моей хижине…
— Простите, что вмешиваюсь, но… А как насчет Алана? У него тоже есть женщина в хижине?
— Смертная, — шипит зло девица. — Еще раз меня перебьешь, и останешься немой на всю жизнь!
На эту угрозу я демонстративно «закрываю на молнию» свой рот, показывая, что влезать в ее реплики я больше не намерена. Девушка пару минут молчит, затем черты ее лица разглаживаются и она продолжает:
— У нас с Гехартом все было взаимно — так мне казалось. Мы были счастливы много полных лун. Ради него я даже задумала бросить свой ковен. Ведьмам запрещалось посвящать свою жизнь одному мужчине. Я слышала шепот своих сестер за спиной. «Предательница» и «заблудшая» — так они говорили обо мне. Их осуждение резало мне сердце. Но лорд обещал сделать меня леди Элиас, хозяйкой Белого Замка, так что я не собиралась отступать. Все честно, думала я. Он пожертвует своей репутацией, взяв в жены ведьму. А я пожертвую ковеном, став его женой. Меня расстраивало, что Гехарт не торопился со свадьбой, хотя я и понимала, что по другому было никак. Он занимал важное место при дворе. Дракону требовалось время, чтобы завершить начатые дела и воспитать преемника на свою должность.
Ведьма упирает взгляд в пол и с минуту молчит. Я бы ее поторопила или задала наводящий вопрос, но опасаюсь стать немой, поэтому молча жду продолжения истории.
Внезапно брюнетка пронзает меня взглядом синих глаз и зло бросает:
— Вот только оказалось, что я была наивной дурой. Однажды мой лорд попробовал подсунуть мне зелье забытья, которое заказал у одной из моих сестер. Он хотел, чтобы я забыла нашу любовь, как забывали его от моих зелий предыдущие пассии. В тот день я не на шутку разозлилась. «Как смеешь ты меня травить⁈» — кричала я. «Ты не достоин счастья! Ты не достоин ни семьи, ни женской любви!»
— Вижу, ты не ценишь мягкого обращения! — рассвирепел Гехарт, когда открылась его подлость. — Тогда отведай моей жестокости!
Он выгнал меня с болота, уничтожил хижину, где каждое полнолуние я заряжала магией свои кристаллы. Но самым болезненным оказалось не это. Он отобрал у меня нашего сына, моего дорогого мальчика, которого я успела к тому моменту родить. Гехарт пообещал, что я никогда не увижу сына.
Девушка скорбно поджимает губы и обхватывает себя руками. Худенькая фигурка вздрагивает от рыданий. На бледное лицо, как тени падают черные волосы.
Становится ее жаль. Похоже, как в прошлом мире, так и в нынешнем, все наши женские беды начинаются с того, что мы влюбляемся в обаятельных мерзавцев.
Ужасно хочется прижать к себе ее фигурку, и сказать то же, что сказала бы в такой ситуации Иришке. «Тебе сейчас кажется, что мир распался на кусочки, и в груди дыра, но мы с тобой слепим мир заново, вот увидишь!»
При воспоминании о внучке к горлу подкатывает ком.
Ох, не вовремя я ее вспомнила!
Вскоре девушка продолжает:
— В день своего изгнания я наложила на Гехарта проклятие. Я хотела, чтобы он страдал. Как мужчина, как лорд Белого Замка и как дракон. И я этого добилась… Ох, нет! — девушка нервно оборачивается, будто что-то услышав, и, неловко всплеснув руками, растворяется в воздухе.
Вглядываюсь в пространство за ее спиной, и ничего необычного не замечаю. Что она увидела? Почему исчезла?
Все, что я вижу, —
