на ноги, прижал к себе. Я безрезультатно дернулась несколько раз и замерла, всхлипывая в его плечо. Слезы лились и лились, никак не желая остановиться. Он молчал. Обнимал, не давая снова сползти на пол, гладил по голове и молчал, пока я не перестала всхлипывать.
– Отпусти, я пришла в себя, – прошептала я, наконец, и он отстранился. Все так же молча вытащил из рукава белоснежный платок, протянул мне. Я взяла тряпицу, теплую от его тела, некстати подумав, что выгляжу сейчас, должно быть, ужасно – и от этой мысли снова захотелось плакать. Вытерла слезы. Шмыгнула носом – сморкаться в тонкий батист казалось кощунством.
– Прости меня, пожалуйста, – сказал вдруг Винсент.
– Нет. – Я вернула ему платок. – Ты извиняешься только потому, что я сорвалась. Не привык, видимо, к женским слезам.
– Да, у меня на экзаменах не бывает плачущих студенток, – согласился он.
Но ни примирительный тон, ни успокаивающая улыбка не заставили меня заткнуться.
– Не ревела бы я сейчас – продолжал бы прессовать и думать, что ты в своем праве. Как будто у человека не может быть тайн, которыми он не желает делиться с первым встречным!
– Если эти тайны угрожают жизни того самого первого встречного?
– Я вообще не знала о твоем существовании до тех пор, пока не открыла глаза на кладбище!
Он долго смотрел мне в лицо. Наконец произнес:
– И все же – не желает делиться или боится, что не поверят? Ты сказала «все равно не поверишь». Но я ученый. И я не привык отвергать гипотезы, какими бы невероятными они ни казались, если их подтверждают факты.
– Не понимаю, кому ты врешь – себе или мне? – вскинулась я. – Ты только что не поверил в то, что находится у тебя перед глазами.
– Поясни.
Я снова повернулась к телу.
– Правая рука в крови – у убитых руки чаще чистые, но рука, наносящая такую рану, непременно испачкается кровью. Порез длиннее с левой стороны – правше легко завести туда лезвие, а вот справа уже не так удобно продолжать резать. Идет наискось сверху вниз, рана, нанесенная чужой рукой обычно горизонтальная. И, главное, вот тут, в конце, она раздваивается. С первого раза не получилось достаточно глубоко, рука дрогнула. Пришлось полоснуть второй раз.
Профессор переменился в лице, а я закончила:
– При убийстве разрез один. Так что это не оно.
– Может, у убийцы не вышло с первого раза.
– Тогда где следы сопротивления? Порезы на кистях? Винсент, если он был твоим другом, я очень сочувствую. Но правда в том, что этот человек сам перерезал себе горло, как бы тебе ни хотелось это отрицать.
Он помолчал, плотно сжав губы. Наконец отвел взгляд от тела.
– Пойдем-ка, – Винсент приобнял меня за плечи, повлек прочь от тела. Надо было вывернуться и снова потребовать, чтобы он меня отпустил, но сил не осталось. Слезы закончились и высохли, оставив голову пустой и гулкой, и мне было наплевать, куда он меня ведет и зачем.
Оказывается, здесь тоже была еще одна дверь, за которой обнаружился кабинет. Шкаф с книгами – в другое время я не преминула бы изучить корешки, но сейчас разобрать названия было невозможно, и я отстраненно подосадовала на свою неграмотность. Книги не выглядели средневековыми талмудами в золоте и драгоценных камнях, но и на современные не походили: кожаные обложки с тиснеными названиями и узорами.
Кроме книжного шкафа, в кабинете был письменный стол помассивнее того, что остался в зале с покойником, стопка чистой бумаги и несколько не таких аккуратных стопок – исписанной, пара книг, самописка, напоминающая наши перьевые ручки, ее серебряный корпус был покрыт черненым орнаментом. Далеко до творческого беспорядка, и все же видно, что за этим столом действительно работают, а не только изображают профессора.
Рядом с книжным шкафом стоял низкий столик с резными ножками, пара деревянных кресел, подходящих к нему по высоте, и еще один шкафчик, полностью закрытый.
Винсент усадил меня в одно из кресел и сунулся в шкафчик.
– С медом или несладкий?
– Прошу прощения?
– Чай с медом или несладкий?
– Несладкий, пожалуйста.
Глупо отказываться, все равно он не отступится. Что ж, посидим, чайку попьем, поморочим друг другу голову. Мне его не переиграть, но, может, еще побарахтаюсь.
Откинувшись на спинку кресла, я наблюдала, как на столике появляется кувшин с водой, фарфоровый чайник и такая же коробочка с притертой крышкой. В коробочке обнаружилась сушеная трава, пару щепоток которой Винсент сыпанул в чайник. Плеснул воды, накрыл крышкой. Уселся напротив, вроде бы не прикасаясь к чайнику, но вскоре тот зашумел, закипая.
– Научишься, – сказал он в ответ на мое безмолвное изумление. – Освоишься с даром как следует, и можно будет потихоньку пробовать стихии, а потом и бытовую.
– Бытовая сложнее? – удивилась я.
– Сложнее, потому что это несколько стихий в сочетаниях, не всегда очевидных. Проще, потому что тянет не так много сил. – Он пожал плечами. – Нанимать бытовых магов может позволить себе король и самые богатые вельможи, но никто не мешает научиться таким вещам для себя. Быстрее и удобнее, чем искать толковую и расторопную прислугу.
«Выпрет из университета – пойду в служанки», – мрачно хмыкнула я про себя. Если тут такой спрос на толковых и расторопных. Только надо будет не забыть вытребовать у профессора рекомендации в качестве компенсации морального ущерба. Вот ведь прицепился, в самом деле весь мозг выел!
Тем временем на столе появились чашки – нормальные чашки, а не наперстки на пару глотков. Винсент наполнил их, одну пододвинул ко мне. Я обхватила ее руками, вдыхая травяной аромат, одновременно свежий – без мелиссы явно не обошлось – и сладковатый. Попробовала.
– Очень вкусно, спасибо.
– Не за что. – Он отхлебнул из своей чашки, помолчал, точно так же, как я, покачивая ее в ладонях. Поставил на стол и улыбнулся. Я мысленно выругалась, обнаружив, что расплываюсь в ответной улыбке. Наваждение какое-то, честное слово!
– Неудачно началось знакомство, а потом и вовсе все пошло наперекосяк, – сказал Винсент. – Попробуем сначала?
Понял, что давить на меня бесполезно, и решил сменить тактику?
– Не будь такой подозрительной. – Ответил он на невысказанные мысли.
– А ты не читай меня, – буркнула я.
– Не могу. Ты же не можешь не слышать?
Еще как могу! Я и под соседскую дрель могу уснуть, если очень спать хочется.
– Перстень надень.
– Догадалась, значит? – Он извлек украшение из воздуха, демонстративно надел на палец. – Вот так, теперь мы на равных.
Я покачала головой.
– Не на равных. Даже если сейчас ты поишь меня чаем и позволяешь говорить «ты»,
