Но, к всеобщему огорчению, милая дикарка не спешила сближаться с обществом и светские знакомства поддерживала только в рамках необходимого. Свалившееся богатство оглушило ее. Перемена в жизни случилась слишком стремительно, и Маргарита ощущала себя, как человек, мгновенно выброшенный из теплой и светлой комнаты в ледяную пустыню. Только вчера она жила беспечно и весело, собиралась с бабами в рощу за подберезовиками, занималась необременительными хозяйственными хлопотами, а верхом ее честолюбивых стремлений было купить на грядущей ярмарке новый самовар, да материи на платье, да канвы для рукоделия.
Теперь же она оказалась в чужом, холодном мире, окруженная льстивыми, порой заискивающими, но лживыми людьми, не умеющая поддержать разговора, не знающая, как распорядиться своими деньгами… О, разумеется, она понимала все выгоды своего нового положения. Она могла бы делать добро, путешествовать, повидать иные страны, могла бы дать пищу своему живому уму! Были открыты и другие двери – найти человека, который пришелся бы ей по сердцу, назвать его своим мужем, быть может, родить и воспитать детей… Но поздно, все поздно! Она стара, некрасива, неразвита, талантами не блещет! Если сейчас ее и полюбит кто-то, то только за ее деньги, она моментально это почувствует и уже не сможет быть счастливой в своем замужестве. И мир слишком велик, слишком прекрасен, чтобы можно было постичь его за то ничтожное время, что ей осталось. Молодость прошла, и пусть она прошла в захолустье, в убогих радостях, но сейчас Маргарита многое бы отдала за те времена.
В своем странном отчаянии она, разумеется, преувеличивала беду. В нее все еще можно было влюбиться, пусть не за красоту, но за чистоту и обаяние. До старости, дряхлости ей было еще далеко, и многое можно было успеть, тем более что здоровье ее отличалось крепостью. Но Маргарита была безутешна. Она уже собиралась вернуться назад, в деревню, и дожить там свой век, но не могла. Все же это походило бы на малодушие. Да и могла ли она дальше жить спокойно, зная, какой шанс упустила! Нет, рано или поздно она найдет в себе силы начать жить сызнова, перенести эту горечь уходящего, ускользающего мира, заглушит чем-то грозное эхо, звучавшее в ее ушах: «Поздно! Поздно!»
Неизвестно, как бы обернулось дело, но тут судьба свела ее с очень странным человеком.
Не отставшая от своих деревенских привычек, новоявленная графиня Строганцева очень много времени проводила с прислугой. Для нее не существовало большего удовольствия, чем спуститься в кухню и смотреть там за приготовлением обеда, судача со своим, привезенным из деревни, поваром и прочим людом. Порой в кухне бывали и пришлые. Кормились у графской кухни разные люди, иные, еще помнившие старого Строганцева, иные, новые, прознавшие о доброте «деревенской графини». В куске никому отказа не было, особенно Строганцева любила юродивых и странников. Сколько их ходило тогда по России, мягко переступая лапоточками, от монастыря к храму, от обители к обители, от угодника к угоднику. Строганцева завидовала им, и сама мечтала когда-нибудь пойти с ними.
«По дороге легко идти, мягко. Солнышко греет, жавороночек в небе поет, а мы идем себе, палочками потукиваем, каноны напеваем. Устанем – сядем у обочины, съедим по куску хлеба, запьем водой, вот и сыты, и довольны. А зимой славно, должно быть, при обители жить. За окнами снежок, вьюга, а там тепло и тихо, пахнет ладаном и свечным воском… И такая благодать, такая жизнь хорошая!»
Так думала Маргарита до того мгновения, как встретиться ей глазами с одной странницей, присевшей у стола. Прислуга говорила, что женщина эта являлась сюда еще при жизни графа, когда иным богомольцам сюда путь был заказан, и вроде бы даже приходилась графу Строганцеву родней по материнской линии. Она была одета в черное, говорила тихо, глаза держала потупленными, но манерой поведения все же отличалась от своих товарок. Виделась в ней какая-то независимость и сила. Она первой заговорила с барыней, и заговорила без малейшего подобострастия, как равная с равной. Это понравилось Маргарите, в чьих жилах текла не только кровь Строганцевых, но и матери-француженки, дочери свободной страны, не знавшей позора векового рабства. Барыня просила странницу быть ее гостьей, усадила с собой за стол, и чем дальше слушала ее речи, тем лучше чувствовала, что перед ней человек необычный, с удивительным строем мыслей, со своими понятиями обо всем. Строганцева не знала, как это объяснить и чему приписать, и внезапно поверила страннице свое горе.
– Ну, а если бы тебе жить, сколько сама захочешь, тогда бы тебе твое богатство не показалось в тягость? – вкрадчиво спросила ее собеседница.
Маргарита задумалась. Она не была религиозна, ограничиваясь исполнением определенных обрядов, почти не верила в Царствие Небесное и уж тем более не надеялась на какие-то блага для себя там. Ее живой, крестьянский ум сразу подсказал ей все выгоды, какие могут быть от положения бессмертного существа, и потому она кивнула.
– Что ж, могу тебе помочь, – посулила ей странница.
Строганцева сначала приняла ее слова за насмешку, потом испугалась, что попалась в руки мошеннице… Но, как выяснилось, бояться было нечего. Соблазн оказался слишком велик. На следующий день загадочная странница передала Маргарите дар долгой жизни – быть может, дар жизни вечной…
– Но этого не может быть! – вскрикнула, вскочив, Ганна, которая до той поры терпеливо слушала.
– Разумеется, – покивала Маргарита Ильинична. – Однако я здесь. Как видишь, жива. Неплохо себя чувствую. Отчего-то тогда, после разговора с богомолкой, я совершенно забыла о произошедшем. Жила, как прежде, только люди стали замечать, что я похорошела и посвежела. Я встретила человека, который оказался мне по сердцу, вышла за него замуж, родила детей… И только через много лет поняла, что не старею, что люди уже поглядывают на меня с любопытством, как на ярмарочного урода… Тогда мне пришлось уйти из дому, инсценировать свою смерть и взять новые документы. Тогда я еще не насытилась жизнью и вспомнила о странном подарке. Двести лет почти прошло, и мне стало казаться, что бессмертие не так уж забавно. Ах, если бы человек жил на свете так, как и было, вероятно, задумано Создателем – молодым и красивым доживал до ста лет и умирал тихо, без мук и болезней, то мало кто согласился бы на сомнительную радость вечной жизни на земле. Повторюсь, соблазн был велик. Я сделала все, что задумывала. Получила образование, объездила весь свет, три-четыре раза вышла замуж. Я видела, как меняется мир, и сама менялась вместе с ним. Загадочный дар сделал мое здоровье несокрушимым. Меня не свалил даже сыпной тиф в Первую мировую, даже холера в эвакуации, в Самарканде. В начале века одна экзальтированная дура, любовница моего муженька, попыталась отравить меня азотистой солью, но я отделалась тяжелым расстройством желудка. Ты улыбаешься? Ах, вот оно что… Не знаю, могу ли я умереть, как все люди. Та богомолка ничего не сказала мне об этом. Но знаю одно – своей смертью умру, только если передам кому-то свой дар. Мое время пришло. Я устала, смертельно устала. А в тебе есть сила…
