загадкой.
Перед глазами пронеслась вся жизнь. Будущее, настоящее, но прошлого я так и не увидела. Зато увидела другую картину.
В это раз не было ни людей, ни злых языков, ни громкой музыки. Был лишь холодный, каменные пол и что-то мокрое, и липкое подо мной. Открыла глаза и поняла, что нахожусь в темной комнате, сквозь единственное окно которого пробивался лунный свет, освещая меня. Я была в белоснежной сорочке, испачканной багровой кровью… Кровь моя…
Боль осознания происходящего пронзила сердце. Хотелось выть, рвать на себе волосы и проклинать всё, на чем стоит мир за его несправедливость. Мой мальчик! Мой сын! Мой маленький мальчик!
Внутри была пустота. Из глаз текли ледяные слезы. Крик застыл в горле, так и решившись вырваться наружу. Душу рвало на части от безысходности и тяжёлой потери. Ни одна мать не должна хоронить своё чадо. А мне и похоронить некого.
– За что?! – голос сорвался до шепота. Тело было тяжелым. Душевная боль перекрывала физическую. Я не чувствовала ни жара, ни холода. НИЧЕГО.
«Может оно и к лучшему? – подумала и нащупала небольшой острый прибор. – Вот и мое спасение!»
Онемевшими пальцами сжала рукоятку ножа и приставила лезвие к сердцу.
«Один удар и мучениям придет конец».
Надавила на нож, белая ткань разошлась. Холодная сталь коснулась кожи.
Один удар…
– Не смей, мама! – детский голос прозвучал в моей голове.
Рука зависла в воздухе, немного распоров кожу под грудью.
Встряхнув головой, отогнала наваждение. И вновь занесла руку.
– Мамочка, прошу тебя, – взмолился голос. – Живи! Живи ради меня, вместо меня! Пожалуйста, ма-ма, – голос сорвался, казалось, что говоривший заливался слезами. – Пожалуйста…
– Хорошо, мальчик мой, – прошептала одними губами.
Руки ослабли. Нож со звоном упал на пол. А по щекам потекли горячие слезы.
– Я буду жить для тебя! Обещаю…
Сквозь пелену слез не сразу заметила, что пейзаж во круг меня изменился. Я больше не сидела в темной комнате. Я парила в метрах десяти над землей. От неожиданности и переполненного страха я заорала, хватаясь за воздух руками, пытаясь хоть как-то приземлить себя.
Как ни верещала, как ни пыталась за что-то ухватиться – ничего у меня не выходило. Воздух заполнил легкие до отказа. Глаза слезились. А из горла доносилось лишь противное шипение. Ужасное сочетание чувств. Ты вроде паришь над землей и чувствуешь крылья за спиной. А вроде понимаешь, что это твои последние минуты перед смертью. Ведь если смерч резко прекратиться, я разобьюсь, и поминай как звали.
А звали меня…
– Яда! – подскочил на кровати.
В последние дни сны стали совсем реалистичными. Каждую ночь мне снилась девушка, молодая, красивая, с большими карими глазами, больше напоминавшие топленый шоколад. И каждую ночь я терял её. Она была рядом, обнимала меня, держала за руку, а через секунду я метался по всему саду в поисках родных глаз и надрывая горло звал её. И не находя, просыпался в холодном поту, поднимая среди ночи и дорогую супругу.
Вот и сегодня она услышала мой крик.
– Дорогой, с вами все хорошо? – её короткие пальцы коснулись обнажённого плеча.
Я дорожил своей женой, оберегал её, уважал. Но любил другую. Сердце не билось рядом с той женщиной, подарившей мне сына. Душа болела, глядя на влюбленные в меня глаза. Они оба тянулись к являвшейся во снах деве, чье тело бело, как снег, а кожа нежна, как лепестки роз.
Это было неправильно. Муж должен быть верен одной единственной женщине в этом мире – своей жене. А у нас было все с точностью да наоборот.
Она любила меня, лелеяла, согревала заботой. Я же был ей благодарен за это, но не более. Даже сын не смог растопить к его матери мое ледяное сердце.
– Все хорошо, – брезгливо повел плечами. Её руки были слишком горячими, как и все её тело. Они обжигали, оставляя на коже рубцы и шрамы.
– Раз мы все равно проснулись… – протянула женщина, прикусывая пухлую губу – данный жест совершенно не красил её, но говорить об этом не стал – устал.
Как же я устал от этого всего. От светских приемов, балов, званных ужинов уже тошнило. Лицемерные улыбки, сплетни, громкие голоса наводили смуту в моей душе. Все это было не мое, не для меня. Всей этой показушной жизни хотела она. И только она. А мне было плевать. Пусть хоть вешается, лишь бы меня не привлекала в свои посиделки, после которых хочется разобрать весь замок по камешку. А лишние вообще спалить до тла.
Встряхнув головой, встал с постели и, одевшись в камзол, покинул покои. Единственными в этом сером, угрюмом замке людьми, которые действительно понимали меня, были: экономка Агата и годовалый сын – Август. Они всегда знали, чего я хочу и что для этого нужно сделать. Да и лишних вопросов никогда не задавали.
Поэтому я, как и каждую бессонную ночь, прошел в комнату сына и, отправив Агату спать, сел возле его маленькой кроватки и наблюдал, как во сне вздрагивали чёрные реснички. Такое занятие успокаивало и настраивало на рабочий лад. Правда хватало этого спокойствия ненадолго.
С приходом рассвета замок оживал. Громкие голоса разносились по коридорам. Шум, гам стоял то тут, то там. И нигде не было тихого и укромного уголка – жена находила меня везде. Правда, было одно место, куда она не решалась зайти – мой кабинет. Здесь был мой ад и рай. Из-за постоянных балов расходы росли с невероятной скоростью. Приходилось постоянно считать, просчитывать дальнейшую жизнь. А чтоб хоть как-то занять жену собой, приходилось работать в три раза усерднее. Деньги любят, когда их тратят. А я люблю свою работу. Хотя с рождением сына времени королевству уделял не так уд и много. Император, конечно, понимал мою положение. Но мне самому было неприятно представить пред глазами его Светелости и просить ещё одну отсрочку, ибо ребёнком занимались только я да экономка. Его же матери сын был не нужен – её интересовали только деньги, власть и балы, вечера и лицемерное общество.
Иногда я ловил себя на мысли, что эта женщина не любит меня, что все, что ей от меня нужно было – это социальный статус. А ребенок нужен был мне одному. Не спорю, раньше я бы развелся, несмотря ни на что. Но сейчас… Что-то держало меня возле этой женщины. Что-то сильное, крепкое, не желающее отпускать и на шаг от себя.
«Ты жалок! – магия, давно не говорившая со мной, вдруг подала голос. –
