Давид сидел возле постели Милы, подперев ладонями подбородок и глядя только на лицо любимой, которое было пепельно-серого цвета. Как бы ему хотелось сейчас оказаться на её месте, он бы даже готов был умереть, чтобы только она могла выздороветь, лишь бы ему знать, что с ней всё будет в порядке. Дав протянул руку и взял ледяную ладонь Милы. Она казалась такой хрупкой и невесомой, что становилось страшно от одного взгляда на эти прозрачные пальцы, которые он держал в своей ладони. Но он всё равно чувствовал, как под его горячими пальцами бьётся точка её пульса, и это было самое желанное ощущение. Демон настолько глубоко ушёл в свои мысли, что не сразу заметил, как веки девушки затрепетали, и она приоткрыла глаза.
— Давид, — почти беззвучно прошептали её пересохшие губы, но Демон расслышал. Его взгляд метнулся к лицу любимой, потому что он был готов даже к тому, что сейчас поймёт, что ему показалось. Настолько сильно он хотел, чтобы это оказалось правдой.
Но Мила смотрела на него потухшими глазами, которые блестели в скудном свете больничных ламп, а в глазах её плескалась любовь. Тёмная, мрачная, нежная…Такая нужная ему любовь.
— Мила! — он шепнул её имя, опускаясь перед ней на колени, и заглянул в темноту в её взгляде. Пытаясь привыкнуть к ней и пытаясь принять. Пытаясь поверить в то, что тёмная сущность Адама победила, и в то же время отрицая этот факт, как будто не желая его. Это был выбор его сына, и назад дороги не было. И пусть Давид понимал, что именно сейчас жизни Милы и жизни его сына ничто больше не угрожает, всё внутри Демона восставало против. Только сейчас он осознал, что выбор сделан. Жребий брошен и остаётся только ждать.
— Я люблю тебя, — шепнула Мила, с трудом делая вдох, и едва улыбаясь одними губами, как будто не хотела позволить улыбке осветить её взгляд, в котором навечно поселилась Тьма.
— Я тоже люблю тебя. Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю! — шептал Дав, покрывая поцелуями тонкую кисть любимой.
Если бы только любовь умещалась в словах, если бы было такое слово, которое бы могло донести до неё все те чувства, что он испытывал к ней, он бы сказал его. Но то жгучее чувство любви, которое пылало под его кожей, невозможно было облечь во что-то. И пусть эта любовь была порочной, демонической, пусть она была не той любовью, которая так сильно ценилась у ангелов, он ни за что бы не променял её ни на одно богатство мира. Была ценна только Мила: её аромат, её кожа под пальцами, её хрупкая, почти прозрачная ладонь…
Пальцы девушки на удивление сильно вцепились в его руку, словно она пыталась ухватиться за что-то, падая в бездну. Она сделала судорожный вдох и выгнулась дугой на постели, а Давид вскочил на ноги, в ужасе глядя на это и не зная, что ему делать. Мила снова упала на подушки, широко распахивая глаза, из которых ушла тьма, и застыл покой, который пугал Давида ещё больше.
— Мила, великая тьма! Что с тобой? — он снова упал на колени, хватая её руку в свою ладонь, но она с удивительной силой выдернула ладошку из его пальцев, а в глазах её продолжало разливаться удивительное светлое спокойствие, совершенно не вяжущееся с тем взглядом, которым она буквально пригвоздила Давида к месту.
— Ненавижу тебя! — звонко произнесла Мила, выбивая почву из-под ног Демона порока, который был не в силах поверить услышанному.
— Мила, — шепнул он, пытаясь достучаться до девушки, но она смотрела на него со смесью ненависти, злости и…смеха?
Давид мог побиться об заклад — дай сейчас Миле автомат, и она без раздумий нажмёт на курок, направляя ствол на него. И будет жать до тех пор, пока он, Давид, не упадёт бездыханным к её ногам. С такой лютой ненавистью он сталкивался редко. Как будто какое-то начало в Миле, вставшее сейчас на первое место, настолько нетерпимо относилось к демоническому началу Дава, что ненависть переполняла её всю, переливаясь через край и затопляя всё кругом.
— Мила, это я, Давид, — он попытался прикоснуться ладонью к её щеке, но она дёрнулась от него, словно могла обжечься.
— Я знаю, — таким же высоким и звонким голосом ответила Мила, не сводя своего взгляда с Давида, — И я ненавижу тебя! Всей душой!
А потом случилось страшное: Мила снова выгнулась дугой на постели, захватила одеяло в кулаки и закричала:
— Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!!! — она кричала это слово изо всех сил, а Дав стоял в стороне, в ужасе глядя на любимую и хватаясь за волосы. Он не знал, что ему делать: до ступора, до жуткой тревоги, которая стучала в самом сердце, отдавалась в ушах и удерживала его на месте. Он не мог пошевелиться, словно невидимые цепи так крепко опутали его, что не давали сделать ни единого движения.
— Давид, выйди отсюда, быстро! — этот голос принадлежал Авиталь, которая кинулась к Миле, мечущейся на постели, одновременно кивая кому-то, кто стоял сзади Дава. Но он слышал её словно сквозь толщу воды. А потом чьи-то сильные руки обхватили его, и повели из палаты, а Давид не стал сопротивляться. Похоже, его присутствие так сильно действовало на Милу, что это был единственный шанс на то, что она успокоится. Он очнулся от забытья, только когда его почти что насильно усадили в одно из кресел, стоящих в коридоре. Но перед его глазами то и дело вставала жуткая картина: неестественная поза любимой, которая билась в конвульсиях на постели.
— Ты как? — кто-то спросил у него, как он…Интересно, а как он мог себя чувствовать после того, как увидел то, что увидел? Давид медленно повернул голову, сталкиваясь с глазами Дана, которые, казалось, смотрели прямо ему в душу.
— Нормально, — машинально ответил Демон совершенно чужим голосом.
И всё…Дальше ему уже ничего не хотелось. Ни отвечать на что-либо, ни думать о чём-то. Он только знал одну вещь: если Мила умрёт, он не сможет существовать без неё. Это как отдать свою душу и ходить по земле будто зомби. Ему не нужна жизнь без Милы, это было решено, и, наверное, сейчас он был уже готов к тому, что это конец. Чувствовал, что на этом всё и окончится. Он нарочно позволил блаженному ступору снова принять себя в гостеприимные объятия и замер, уставившись в одну точку. Если бы он снова начал обдумывать всё то, что с ним случилось, он просто сошёл бы с ума…
— Давид, — нежный голосок Авиталь достиг его слуха и Дав встрепенулся, надеясь на то, что Ангел принесла ему хорошие вести. Но едва ему стоило заглянуть в глубину её печальных глаз, как эта надежда растаяла, как дым. Она пришла, чтобы принести ему совершенно иные вести. Те, которых он так отчаянно страшился.
— Мила? — спросил он хриплым, не своим голосом, тут же вскакивая с места, чтобы броситься в её палату, но его перехватил Дан.
