С портрета на меня смотрели такие же, только в детском исполнении. Но в этих глазах была любовь.
«Мама, можно, я приду? Можно я буду с тобой? Обещаю, а буду хорошим. Я буду твоим…»
Жаль, что это оказалось лишь сном… Этому ребенку имя придумалось бы куда быстрее. Но нравившиеся мне варианты «Максим», «Кирилл», «Леонид» или «Андрей» упорно не клеились к очаровательной смеси богомола, скорпиончика и паучка.
Не смотря на предупреждения муженька, я заперлась за замок и открыла дверцы шкафа, чтобы переложить малыша обратно на кровать.
Малыш стоял на ножках, глядя на меня хитрыми детскими глазками.
И вдруг прыгнул из шкафа на пол!
А вместе с ним прыгнуло куда-то мое сердце. Прыгнуло и чуть не остановилось.
— Малыш, ты как? — бросилась я к нему, гадая, как буду лечить переломанные лапки и ушибленное тельце, но Лютик на достигнутом останавливаться явно не собирался. Резво и проворно, он побежал по комнате.
Что? Я думала, между первой удавшейся попыткой встать самостоятельно на ножки и первыми же неуверенными шажочками пройдет какое-то время, но чтобы вот так сразу?!
А малыш уже радостно носился по комнате. Конечно, ему вдруг отрылся целый мир размером с мамину спальню! Столько непознанного и интересного!
Он двигался бесшумно, но так быстро, что я не успевала за ним уследить. И вот любопытный факт. Я до жути боялась насекомых. Особенно с кучей длинных лапок. Пауки пользовались особенной моей нелюбовью. Богомолов или скорпионов я в живую никогда не встречала, но даже по картинками и фотографиям в Интернете они казались гадкими и не вызывали никакого желания с ними знакомиться.
Но вот конкретно эта умилительная смесь всех перечисленных тварей почему-то не вызывала тех неприятных чувств.
Лютика я обожала.
Никому не позволю его обидеть. Никому.
Но как теперь быть? Малыш начал ходить. Это хорошо. Но теперь его труднее будет прятать от слуг и мужа. А это уже плохо.
— Лютик, — позвала я, — маме надо сказать тебе кое-что важное. Послушай меня.
Куда там! Пространство под кроватью гораздо интереснее.
— Правильно, Лютик! — обрадовалась я. — Вот там и прячься, когда кто-то, кроме мамы, попытается зайти в комнату. Хорошо?
Из-под кровати выглянула перепачканная мордашка. На голове серой шапочкой лежал клок свалявшейся пыли.
Ты уверена? — вопрошали удивленные глазки. — Но тут же грязно!
Так, уборка под кроватью встала первым пунктом в списке срочных дел для служанки.
— Там будет чисто, — пообещала я.
И в шкафу удобнее и мягче, продолжали настаивать глазки.
— Хорошо, — вздохнула я. — Когда я здесь и могу открыть тебе шкаф. Но если мамы не будет, или кто-то зайдет внезапно, а мама не успеет к шкафу — прыгай под кровать. Только очень быстро!
Не знаю, понял ли меня малыш, или я придумала себе весь этот диалог. Но причин для беспокойства у меня явно прибавилось!
Мне кажется, или он заметно подрос? Мясной бульончик явно пошел ему на пользу, но не пора ли переходить на более основательное меню?
Выходить в столовую я до сих пор опасалась, ограничиваясь короткими вылазками в санузел. И даже тогда старалась тратить на эти необходимые походы как можно меньше времени, мысленно представляя, как в мое отсутствие исполнительная служанка решит прибраться в шкафу. Поэтому еду она приносила в комнату, думая, что причина хозяйкиного затворничества — послеродовая слабость. Но скоро и эта отмазка перестанет работать. Но если Лютик поймет, как правильно прятаться, то нам с ним станет намного проще.
— Хе! — услышала я детский голосок, а потом громкий и звонкий чих.
Глазки смотрели виновато и в то же время довольно. Что такое?
Он осторожно переступил лапками, отойдя в сторону, и на полу обнаружился жидкий ребячий привет. Довольно-таки пахучий, надо заметить.
До сих пор такого казуса мы себе не позволяли, практикуя полностью безотходное производство жизненных сил. Видимо, малыш настольно нуждался в восполнении энергии и питательных веществ, потраченных на защитную сферу, что использовал бульон полностью, до последней молекулы.
Но теперь всё изменилось. На руках у меня оказался вполне полнорежимный ребенок со всеми вытекающими в прямом и переносном смыслах последствиями.
Нам нужен горшок! Я смотрела на моего насекомчика, и не могла представить, какой конструкции горшок нам бы подошел. В голову приходили ассоциации с лотком для кошек. Пофантазировала, как буду, крадучись, нести лоток до санузла, придумывая оправдания для ненароком встретившихся слуг. И простонала. Проблемы прибывали в геометрической прогрессии. Но это еще полбеды. Как мне попросить о лотке-горшке-коробочке служанку и не вызвать при этом ненужных подозрений? И не доложит ли она о странной просьбе хозяину, который вполне может сложить два и два и явиться по душу Лютика.
— Вот что мне делать, малыш? — простонала я, пока насекомыш увлеченно разглядывал пейзаж за окном.
Был бы он обычным младенцем, нам бы еще долго не пришлось решать такие вопросы, а организовать пеленки я смогла бы и из одежды в шкафу.
Впрочем, обычным младенцем Лютик выдал бы свое присутствие в первый же день, ведь младенцы имеют обыкновение плакать, и плакать громко. А от моего насекомчика я пока что ничего, кроме «Хе», не слышала.
— Хе! — выпалил Лютик… и шагнул за окно.
Что? Но как? Там же стекло!
Я бросилась к окну и проскочила вслед за малышом его насквозь, оказавшись на балкончике. Стекла не было.
Не может быть! Хотя, о чем это я. Кажется, с окнами в комнатах работала та же магия, что и в холле. И активируется она так же от желания обитателя особняка.
А я еще гадала, почему на окнах нет форточек, и как мне проветривать помещение! Да очень просто! Ребенок нескольких дней от роду и тот додумался быстрее!
Выходит, магия поместья воспринимает Лютика как своего обитателя? И если мне для этого нужно было выйти замуж за хозяина «Чернолесья», то насекомыш стал «своим» просто по умолчанию? По праву рождения?
Впрочем, размышлять о тонкостях и правилах магии этого мира я уже не успевала.
Ведь, когда я выскочила на балкон, малыша там уже не было.
— Лютик, — еще не до конца осознавая масштабы катастрофы, позвала я. Передо мной расстилался милый дворик, за ним потянулись ряды яблонь, где-то дальше опоясывал поместье непроходимый и кишащий хищниками и одним своеобразным папой лес.
Куда именно потянуло любопытного ребенка, оставалось только гадать.
— Лютик! — паника уже не кралась ко мне со спины, она сцапала меня за горло когтистыми пальцами, пережимая дыхание. — Вернись! — хрипела я, страшась звать сына громче. Существовала вероятность, что раньше меня услышат другие жители особняка, а не слишком прыткий и резвый насекомыш.
Вот куда его понесло?
От балкончика до земли было не больше метра. Я задрала подол платья, перешагнула через невысокие перила и спрыгнула. Отпустила платье и повертела головой, надеясь увидеть светло-зеленую спинку или торчащие из-под куста паучьи лапки моего малыша. Напросилась невольная ассоциация с другими, но уже не лапками, а лапами, или, что даже точнее, лапищами, вышагивающими из лесной тьмы. Меня на миг пригвоздило на месте от волны внезапного ужаса. А потом я увидела Лютика. Он нарезал круги около одной из яблонь и нетерпеливо подпрыгивал, заглядывая в ее крону. И вдруг высоко подскочил, а затем, быстро перебирая восемью лапками, побежал по стволу вверх. Я начинала подозревать, что среди генов различных насекомых в ДНК моего ребенка затесались и кошачьи.
— Лютик, вниз! — шепотом приказал я, оказавшись под яблоней. А сама нервно, как разведчик на вражеской территории, оглядывалась по сторонам. Вроде бы никого… но вдруг на нас смотрят из окон особняка? И если мелкого, размером с кота, лютёнка, вряд ли видно сквозь листву, то одиноко и странно стоящая под деревом жена анасара вполне может привлечь к себе внимание.
Очень ненужное внимание.
— Слезь оттуда! — прошипела я, паникуя. — Сейчас же!
