сжимавшегося неумолимо, подобно петле на шее приговорённого Вендийским судом за кражу к смерти раба-висельника, кольца! Что же это за!..
Конан не побежал далеко: выбравшись из тени крон, остановился напротив стены ужасных растений, развернувшись к ним снова лицом. Он отдалился от стволов и пастей на добрых двадцать шагов, но всё равно — в его сторону злобные растения продолжали выбрасывать тонкие щупальца корней, и хлысты чего-то вроде виноградных усиков. Только были те усики куда как толще и сильней!
Ну и странное же здесь «растительное царство»!
С виду — никогда не скажешь, что что-то необычное. А стоит углубиться в чащу, хотя бы на полсотни шагов, как это и произошло с ним — начинается! Причём без всякого предупреждения! А ведь он шёл так же как и всегда: ни листик не шелохнётся, ни веточка не хрустнет: бесшумней тени. Куда до него потомственным охотникам! Или кошкам.
И вдруг — нате!
Со всех сторон к нему метнулись сверху, с высоты футов двадцати, десятки наглых и безглазых… Как назвать-то? Ну да — пастей! Пастей в головах, похожих на огромные чёрно-зелёные арбузы, разрезанные ниткой рта точно напополам! Багровые глотки! А уж что там за зубки были внутри — кошмар! Острые, треугольные, белейшие! Почти как у акулы: видел Конан как-то эту тварюгу, когда её тушу разделывали аборигены Понтийских островов… Те ещё штыри-кинжалы! Загнутые, зазубренные…
Вот только кто умудрился скрестить самые обычные с виду растения, вроде диких яблонь или арбузов, или уж — винограда, — с хищной морской тварью?!
Не обошлось здесь, ясное дело, без злобной чёрной магии!
Но как же быть сейчас ему?!
Ведь лес, начавшийся после ненаселённой и какой-то блёклой холмистой степи, которую он уже преодолел, тянется в обе стороны насколько хватает взгляда, и, похоже, весь наполнен вот такими «милыми» представителями хищного древесного рода!
Ну, или он наполнен ими здесь — возле опушки?
Дальше которой тогда отряд Фарссона так и не продвинулся.
А там, в глубине, может, ещё растут, как ни в чём не бывало, нормальные и добропорядочные дубы, клёны, берёзы, и ели с соснами. Спокойные и не склонные к коварным нападениям. И внизу, под ногами, стелются обычные папоротники и растут колючие кусты: ежевики, смородины, малины…
Только вот есть ли такие, обычные, растения тут? И как до них добраться?!
Конан, конечно, понимал, что неспроста растения-хищники расположены именно так: на кромке леса. Кто-то специально высадил их здесь!
И высадил наверняка для того, чтоб предотвратить нежелательные визиты туда, за сделанную таким образом непроходимой, лесную чащу. Тянущуюся вдоль всей границы восточных пустошей Ипувессии. Согласно легендам, которые поведал ему Фарссон, а тому — Ипувесские жители, согнанные со своих исконных земель пятьдесят лет назад неким… Чародеем?
Вот на этот вопрос, кто именно их оттуда изгнал, они как раз точно ответить и не могли! Потому что сам чародей пред их очи никогда не появлялся. А действовал через своих слуг. Адептов. Вассалов. Посредников. То есть — синих людей. Кожа которых действительно была странного мертвенно-синего окраса. И такими же были и зрачки их глаз.
И эти люди приказали аборигенам покинуть их исконные земли. А когда те отказались, удалились, пригрозив страшными карами. И действительно: натравили на аборигенов и крыс, и птиц, и ядовитых кивсяков-многоножек, и, что самое страшное — огромных шершней! От укуса которых не было спасенья или защиты! Поскольку те спокойно прокусывали своими полудюймовыми жалами даже самые прочные сапоги! Не говоря уж про одежду…
И от яда этих тварей, как и от яда кивсяков, не было ни противоядия, ни защиты. И единственное, что могло спасти от ползучей и летучей нечисти — вода!
Но ведь не просидишь в ней всю жизнь! Как не будешь и вечно дышать через полую камышину. Надо ведь и пахать, и сеять, и собирать урожай — чтоб было чего покушать и детям, и себе. А как это сделать сидя в воде?! От неё и отойти-то далеко было проблематично…
Фарссон говорил, что даже спустя полвека, вспоминая о чудовищной боли и диких воплях укушенных, те убелённые сединами ветераны, кто смог тогда убежать, и чудом дожил до старости — содрогались и бледнели! Поминая всех Богов.
Но сходились в одном: поселившийся на их бывших землях чародей очень…
Богат!
Поскольку захватил уже не одно царство, королевство, и султанат.
Его синие рабы так и говорили: что он, дескать, повелитель всех северных и западных пределов Туртурии. (Что было странно. Поскольку про такую страну никто слыхом не слыхивал.) А немного погодя, в дополнение к своим новым землям в Ипувессии, чародей захватит и земли Запада, и Юга! И станет Единым и Величайшим повелителем всей Ойкумены! Уничтожив тех, кто не согласится быть его покорным рабом.
Эти два последних пункта «обширной» программы мага не слишком напрягали воображение и совесть молодого киммерийца. Поскольку не было в них ничего для него нового, или оригинального. Мало ли он встречал чародеев, лелеющих и не такие грандиозно-амбициозные планы! И Конан прекрасно помнил, чем всегда кончались все эти восхитительно прекрасные мечты, и грандиозные задумки. И кое-какую лепту в разрушение этих идиотских человеконенавистнических планов киммериец внёс и сам!
А вот упоминание в этих легендах о гигантских подвалах с сокровищами, свезённым в королевский замок Карла Второго, бывшего короля Ипувессии, со всех захваченных чародеем территорий, приятно грело варварскую душу Конана. И заставляло плотоядно облизываться и сопеть не только его — но и многих попытавшихся. В числе последних из которых и был отряд Фарссона. Который собрал тогда вокруг себя десяток отчаянных авантюристов, бывших пиратов и наёмников, и вольных искателей приключений и добычи, из трёх стран!
Но тот поход кончился ничем: не в силах преодолеть даже первое препятствие, выставленное на пути к своей вотчине чёртовым магом, эти любители золота просто… Разбежались! Переругавшись. И даже передравшись. Поскольку пытались найти виновника своей неудачи.
Вот тогда друг Конана и занялся поиском более надёжных, пусть и не столь обильных, источников к существованию. Отказавшись от радужных надежд на журавля в небе, и заботясь о сохранности синицы в руке. И, благодаря такой позиции, дослужившегося со временем до капитанской должности. И соответствующего жалования.
Отойдя на всякий случай ещё шагов на двадцать от упрямых и злобных растений, Конан расположился под небольшим кустом — этот, росший на уже преодолённой киммерийцем пустынной и продуваемой всеми ветрами холмистой ковыльной степи, не проявлял признаков агрессивности. Решив, что нужно бы восстановить потраченные напрасно силы, да заодно и подумать, Конан постелил
