все сильнее и сильнее, до боли, до надежды, что у меня треснут зубы. Мои кулаки сжимали простыни. Я чувствовала запах дыма — Ночного огня, моей магии, разъедающей простыни.
Меня лишили чего-то ценного. Этих смутных моментов, когда все было как прежде.
Я выскользнула из сна, и в моей голове все еще стоял образ изуродованного тела Винсента, такого же мертвого и изуродованного во сне, как и наяву.
— Проснись, принцесса! — Голос был таким громким, что даже при закрытой двери он пронесся по комнате. — Я знаю твои кошачьи повадки. Думаешь, я не знаю, что ты проснулась? Я бы предпочел, чтобы ты впустила меня, но, если придется, я ворвусь.
Я ненавидела этот голос.
Я ненавидела этот голос.
Мне нужно было еще десять секунд, чтобы посмотреть на него. Еще пять…
БАХ.
БА…
Я откинула одеяло, вскочила с кровати, пересекла комнату несколькими длинными шагами и распахнула дверь.
— Только попробуй постучать в эту дверь, — вздохнула я, — еще один чертов раз.
Мой муж улыбнулся мне, опустив поднятый кулак, которым действительно был готов стукнуть еще один чертов раз.
— Вот и она.
Я ненавидела это лицо.
Я ненавидела эти слова.
И больше всего я ненавидела то, что, когда он произносил их сейчас, я слышала скрытый подтекст беспокойства, видела, как его ухмылка исчезает, когда он осматривает меня с головы до пят, быстро, но тщательно. Его взгляд остановился на моих руках, сжатых в кулаки по бокам, и я поняла, что сжимаю в одной из них ошпаренный клочок шелка.
Я хотела использовать этот клочок, чтобы пригрозить ему, напомнить, что вместо шелка может быть он, если он не будет осторожен. Но что-то в мелькнувшем на его лице беспокойстве и во всем том, что оно заставило меня почувствовать, погасило огонь в моем животе.
Мне нравился гнев. Он был осязаем, силен и заставлял меня чувствовать себя могущественной.
Но я не чувствовала себя сильной, когда мне пришлось признать, что Райн — мужчина, лгавший мне, заперший меня, уничтоживший мое королевство и убивший моего отца — искренне заботился обо мне.
Я не могла даже взглянуть на лицо Райна, не видя его забрызганным кровью моего отца.
Не видя, как он смотрел на меня, словно я была самым дорогим существом на свете, в ту ночь, которую мы провели вместе в постели.
Слишком много эмоций. Я жестоко подавила их, хотя это было физически больно, как будто я глотала лезвия. Проще ничего не чувствовать.
— Что? — спросила я. Вопрос произнесся слабо, а не как словесный удар, каким я хотела его видеть.
Хотела бы я не замечать легкого разочарования на лице Райна. Даже беспокойства.
— Я пришел сказать тебе, чтобы ты собиралась, — сказал он. — У нас гости.
Гости?
Мой желудок скрутило от этой мысли — от мысли стоять перед незнакомыми людьми, чувствуя, как они смотрят на меня, как на зверя в клетке, и при этом изо всех сил стараясь держать себя в руках.
Ты умеешь контролировать свои эмоции, маленькая змейка, — прошептал Винсент мне на ухо. Я научил тебя этому.
Я вздрогнула.
Райн наклонил голову, и между его бровей пролегла глубокая морщина.
— Что?
Черт, как же я это ненавидела. Каждый раз, когда он это замечал.
— Ничего.
Я знала, что Райн мне не верит. Он знал, что я это знаю. Я ненавидела сам факт того, что он знал, что я это знаю.
Я подавила и это, пока эти эмоции не стали просто оцепеневшим гулом на заднем плане, покрытым еще одним слоем льда. Чтобы держать всё это в таком состоянии требовало постоянных усилий, и я была благодарна, что могла сосредоточиться на этом.
Райн выжидающе уставился на меня, но я ничего не сказала.
— Что? — сказал он. — Никаких вопросов?
Я покачала головой.
— Никаких оскорблений? Никаких отказов? Никаких споров?
Ты хочешь, чтобы я спорила? — почти спросила я у него. Но тогда мне пришлось бы увидеть, как на его лице мелькает беспокойство, и признать, что он действительно хочет, чтобы я спорила, и тогда мне тоже пришлось бы испытать эту сложную эмоцию.
Поэтому я просто снова покачала головой.
Он прочистил горло.
— Ладно. Ну что ж. Вот. Это для тебя. — У него в руках был шелковый мешочек, который он протянул мне.
Я ничего не спросила.
— Это платье, — сказал он.
— Хорошо.
— Для встречи.
Встреча. Это звучало важно.
Тебе все равно, напомнила я себе.
Он ждал, что я спрошу, но я не спросила.
— Это единственное, что у меня есть, так что не спорь со мной об этом, если тебе это платье не понравится.
Так жалко и очевидно. Он практически тыкал в меня палкой, чтобы посмотреть, как я отреагирую.
Я открыла мешок и посмотрела вниз, чтобы увидеть груду черного шелка.
У меня сжалось в груди. Шелк, а не кожа. После всего, что было, мысль о том, чтобы пройтись по этому замку в чем-либо, кроме доспехов…
Но я сказала:
— Все в порядке.
Я просто хотела, чтобы он ушел.
Но Райн теперь никогда не уходил от разговора без долгого, томительного взгляда, как будто ему было что сказать, и все это грозило выплеснуться наружу, прежде чем он покинет мою комнату. Каждый, чертов, раз.
— Что? — спросила я нетерпеливо.
Матерь, мне казалось, что у меня один за другим расходятся швы.
— Одевайся, — сказал он наконец, к моему облегчению. — Я вернусь через час.
Когда он ушел, я закрыла дверь и прислонилась к ней, выпустив рваный выдох. Держать себя в руках в течение последних нескольких минут было мучительно. Я не знала, как мне это удастся сделать в присутствии кучки дружков Райна. Намного дольше. В течении гребаных часов.
Я не могу это сделать.
Ты сможешь, — прошептал Винсент мне на ухо. Покажи им, какая ты сильная.
Я зажмурила глаза. Мне хотелось прислушаться к этому голосу.
Но он утих, как и всегда, и мой отец снова был мертв.
Я надела дурацкое платье.
РАЙН НЕРВНИЧАЛ.
Я жалела, что распознавала его так легко. Никто другой, казалось, не видел этого. Да и с чего бы? Его действия были тщательно продуманы. Он воплощал роль короля-завоевателя так же легко, как воплощал роль человека в пабе, и роль кровожадного соперника, и роль моего возлюбленного, и роль моего пленителя.
Но я все равно увидела. Один мускул, напрягшийся под углом его челюсти. Слегка остекленевший, слишком жесткий фокус его взгляда. То, как он все время трогал манжету рукава, словно ему
