надо мной сжалились и ниспослали покупателя, отвлекая парня. Я скользнула внутрь дома, минуя стойку выдачи и кухню, прошла немного дальше, а потом замерла – ноги словно приросли к полу. Вдруг пришло особенно острое осознание, что это все теперь и есть мое будущее.
Моему отцу – Гарту Виниру – не́когда досталась булочная. Место отличное! И не где-нибудь, а в столице – блистательном О́риосе! Конечно, не Верхний город, где проживают аристократы и находится замок короля, но и не Нижний с мануфактурами и бедными кварталами. Шикарно для парня из простой семьи.
Совсем недалеко располагалась академия, а пешеходная прогулочная улица – буквально в сотне футов. Оставался сущий пустяк: пеки, радуйся, богатей!
Но тут выяснилось неожиданное: душа отца совсем не лежала к хлебу, а тяготела она к странствиям и путешествиям. Так что несколько лет подряд булочная так и стояла закрытой. Пока в одной из поездок папа не побывал в Ирейской империи, и не оценил их уличную еду настолько, что пообещал себе попробовать сделать в родных местах нечто подобное для жителей. Однако его путешествия какое-то время продолжались и довели отца до ледяных городов Норме́гии. Там, на севере, он и встретил мою маму – Линиа́ру Сверсинбе́рг. Отец влюбился с первого взгляда и привез ее в наше королевство Да́нвер.
Тогда-то и пригодилось помещение бывшей булочной. Папа вспомнил лапшу, что продавалась прямо на улицах в Ире́е, и решил в Да́нвере открыть свою лавку. Теперь у него была семья, путешествия прекратились. Отец хотел осесть здесь вместе с мамой и начал свое дело со всей страстью. В итоге имел успех! Оказалось, что голодные студенты с гораздо бо́льшим энтузиазмом едят лапшу с мясом и курицей в горячем бульоне, чем булки и другие быстрые перекусы.
Дом у нас был средних размеров, и я искренне его любила.
На первом этаже разместили саму лавку, маленькую домашнюю кухню и гостиную-столовую, где мы всей семьей собирались по вечерам.
На втором этаже располагалась спальня родителей, гостевая комната и моя. Но некоторое время назад я облюбовала для жизни чердак. А точнее – мансардный этаж. Как только достаточно теплело для того, чтобы можно было обогреть его магическим теплоля́тором, я переселялась туда.
Сейчас, наконец отмерев, я на цыпочках пробиралась в место своей силы. Миновала одну лестницу, еще более мышиной походкой прошлась по второй, спиральной. И тихонько открыла дверь в царство Элы Винир.
Здесь мне всегда дышалось и думалось легче.
По моей просьбе отец разделил мансарду на маленькую «прихожую» и основное помещение. Так что я бросила сумку с учебниками на кресло, стоящее возле лестницы, и вошла в свое логово, ведомая одной мечтой: забраться под одеяло и наконец-то поплакать. А потом соскрести в себе остатки душевных сил, чтобы сказать отцу, что все его усилия были напрасны.
Но, стоило мне перешагнуть порог, как со всех сторон раздался дружный вопль:
– По-здра-вля-ем!
– Эля лучшая!
– Пусть знают наших, аристократишки!
– С корочкой тебя, дорогая!
Угу. С хлебной, видимо. А уж никак не той, которая с разрешением на работу.
– Мама, – прошептала я, прижимаясь к ее плечу и чувствуя, как слезы все же побежали по щеке.
– Где тут моя специалистка?! – прорычал отец, отнимая меня у матери и забирая как переходящий приз. – Дай посмотрю на тебя, дорогая! Это что еще за слезы? Специалисты не плачут, Эла! Ах ты ж моя зельеварка ненаглядная!
Папа так прижал меня к себе, что затрещали кости.
– Эля, ты просто супер! – послышался рядом голос Риты – моей лучшей подруги. – И сегодня доказала всем, чего сто́ишь!
Да они меня решили добить, не иначе!
– А ну, бери себя в руки, переодевайся и спускайся вниз! – велел отец, отодвигая меня за плечи и встряхивая. – Мама испекла торт и купила по такому случаю эльфийское розовое ламите́! Будем праздновать!
– Да, но папа…
– Пожалуйста, позволь твоим старикам насладиться этим моментом с тобой, – прервал меня отец, заглядывая в глаза с высоты своего роста. – Мы хотим, чтобы запомнила этот день. Эла – ты наша гордость.
Папа был высоким, крепким лысым мужчиной с такой выразительной мимикой и харизмой, что задиры всегда обходили лапшичную стороной. Сильный, смелый и страшноватый снаружи, он был безумно добрым и любящим. И я его не заслуживала. Как и маму: миниатюрную светловолосую с большими голубыми глазами и самыми нежными объятиями на свете.
– Я вас очень люблю, – прошептала, снова начиная плакать.
– Ой, все! – отмахнулся отец здоровенной рукой, быстро отворачиваясь, чтобы никто не заметил влажный блеск в его глазах. – Рита, ты тут приведи ее в чувство и спускайтесь. Ждем вас.
– Мы тоже любим тебя, милая, – сказала мама, мягко улыбнувшись и следуя за отцом.
А я… я смотрела на закрывшуюся дверь и чувствовала, что хочу провалиться, сгореть со стыда, сгинуть! Я совершенно не понимала, как мне теперь быть.
– Эй, ты чего, Эля? – Рита встала передо мной. – Что-то не похоже это на слезы счастья.
– Потому что я проспала экзамен профессора Эрвикса, – наконец сказала я.
Глаза Риты принялись расширяться и достигли такого размера, что мне стало немного страшно.
– Ты не могла, – прошептала подруга. – Только не экзамен этого принципиального говню…
– Я проспала! – повторила, оседая на пол совсем без сил. – А мама купила ламите́ и испекла торт. Они так верили в меня.
Рита медленно присела напротив. Выражение ее лица оставалось таким, словно подруга только что испытала величайший ужас в жизни. Худенькая темноволосая, зеленоглазая, она всегда была оплотом надежды и уверенности в завтрашнем дне. Но сейчас, глядя на меня, Рита сказала:
– Это конец. Гордыныч… – Именно так она звала профессора Эрвикса. – Он никогда не позволит тебе пересдать. Придется брать академический отпуск, возвращаться и учиться заново целый год. Или… знаешь, мы можем травмировать его.
– Кого? – не поняла я.
– Эрвикса, – пояснила подруга. – Так что он уйдет на больничный, а ты подашь заявку на пересдачу. И тот, кто будет на замене…
– Рита, что ты говоришь! – ужаснулась я, размазывая слезы по лицу и добавляя тише: – Это как надо травмировать, чтобы он не смог выйти на прием экзамена?
Рита открыла рот и тут же его закрыла. Покачала головой, явно отметая собственную идею, как слишком рисковую для нас. А потом решительно поднялась, протянула мне руку и заявила:
– Ну вот что! Нас двое, а Эрвикс один, и мы его… – Сделав хищное лицо, она стукнула кулаком в ладонь, поясняя: – Прижучим!
– Как? – заранее восхитилась я, поднимаясь.
– Придумаем вечером, – пообещала Рита. – Родителям ничего не говори. Празднуем как положено. Не порть им этот день. Мы все решим. Договор?
Мне стало легче дышать.
Обняв подругу, я впервые с момента встречи с Эрвиксом улыбнулась:
– Спасибо, ты – настоящий друг.
– А теперь переодевайся в лучшее платье! – велела Рита. – Пойдем пить розовое ламите. Мы должны подкрепиться перед составлением гениального плана перевоспитания злобного педанта!
Я радостно кивнула: все же великое это дело – заговор с лучшей подругой против врага. Лучше любого лекарства от хандры!
Даниэль Эрвикс
Погода забыла, что скоро лето, и этим вечером разразилась мини-ураганом.
Ветер бушевал, бил в окна, рвался в двери. Но для себя я выделил странный, повторяющийся шум, отличающийся от остальных звуков. В какой-то момент стало очевидным: за окном моего дома творилась какая-то ерунда.
Я подошел ближе и отдернул штору, приготовившись отбивать любое возможное нападение. Был готов ко всему. Только не к тому, что увидел.
Там, за стеклом, в вечерних сумерках, неумело левитировала студентка Винир. Ее было видно наполовину, но и этого хватало, чтобы сильно озадачиться.
Всегда собранные в пучок светлые волосы оказались распущены и метались во все стороны из-за ветра, большие голубые глаза смотрели куда-то сквозь меня и слегка косили. Крупные алые губы беспрестанно шевелились: их обладательница то и дело повторяла заклинание, которое я не мог расслышать. Приблизившись, попробовал понять «на глаз», что она там несет.
– Я вас люблю, – повторил за движением ее губ. И в ужасе замолчал. Что за хрыс?!
Она счастливо кивнула и хрипло прокричала:
– Я вас тоже!
Я сделал шаг назад.
Студентка, одетая в сиреневый неправильно застегнутый плащ,
