- Ты просто не хочешь налаживать отношения ещё и с детьми Йерин. Я понимаю тебя и не осуждаю. Ладно. У меня остались незаконченные дела, а ещё я хочу провести эту ночь в тихом месте, где мне не придётся вдобавок до утра караулить кашляющего тууса, и наконец выспаться.
- Прости, господин Аслэг. - Руан почувствовал, как ладони вспотели от стыда. - Прости.
- Ничего. Я не виню тебя. Ты заберёшь её в свой род или мне записать тебя как родоначальника Салке-хасэна?
Руан закрыл глаза рукой и рассмеялся.
- Тогда мне нужно будет называть себя не туадэр, а треадэр, а это созвучно с бранным словом. Нет. Пожалуйста, в мой род.
- Хорошо. Я поручу тоо записать это в книгу. Здоровья ногам ваших коней.
Руан усадил Аулун к себе на колени, прислушиваясь к скрипу лестницы, а потом и двери. Её полуулыбка опять сводила с ума, но теперь он не боялся спугнуть её, и прикоснулся кончиками пальцев к розовым губам, заворожённо глядя, как темнеет и тяжелеет золото её взгляда.
- Ты…
Её нежные пальцы скользнули между его, и слова закончились, как всегда, спрятанные между поцелуями и ладонями, раздавленные в пальцах и прикрытые тёмными густыми ресницами, и троеточие на щеке заменило их, стирая мысли, погружая мир в объятия тёплого бело-розового снега.
17. Кам.Верни мне то, что забрал
- Госпожа, ты устала. - Вирсат не спрашивала, а утверждала, но каприфоль не успела упасть тонкой золотистой сеткой к ногам, как платок в «Танце песка», который она разучивала для гостей из Ровалла. - Пойдём во дворец.
Камайя лишь кивнула. Половину ночи она провела, пытаясь уснуть, а вторую - сидя на кресле и зачем-то терзая себя картинами губ Рисэл под губами Аслэга, и сил больше не было. Силы остались там, в каморке, куда заперли верных Дерре и Вирсат, рассыпались у двери Гатэ, прилипли к губам клятого Аслэга, который опять мучил её, и разлились лужицей из ненароком опрокинутой плошки с водой в лекарском домике.
- Да. Пойдём.
- Госпожа! - приветствовал её радостно Эрту. - Благословит тебя Мать Даыл, госпожа Камайя!
Она привычно сунула ему серебряный и извлекла из хранилища своих улыбок такую же, серебряную. Золотые она хранила для особых случаев, а те, что сверкали, как чистый алитейт - для исключительных. Гроши и медяки она не хранила: нет смысла в мелочи, которая не ценится.
«Ты избалована», - сказала ей Кэлантай с обычной мягкой улыбкой, когда спустя пять лет после их первой встречи Камайя на свадьбе Руана выскочила ей навстречу, измазанная кремом, из столовой. - «Ты живёшь в роскоши, какой нет и у дочерей крейта. Ты благодарна Руану?»
Она тогда пожала плечами и кивнула. Конечно, она была благодарна Руану! За исключением тех моментов, когда ей всё же хотелось не учиться, а скакать галопом по полям или сбивать палкой яблоки, весело перекидываясь бранными словечками с деревенскими мальчишками. Но он насмешливо смотрел на неё, как будто сомневаясь в том, что она сможет переступить через лень, и плечи почему-то расправлялись, а глаза прищуривались. «Я теперь могу всё», - сказала она после того, как нарезала на кусочки и запихнула в себя на том пляже тошнотворную, похожую на желе, медузу, под истошные вопли своей личной горничной, которая брезговала даже отнять это склизкое создание у госпожи.
Теперь она сомневалась в этом всемогуществе. Камайя шла, окидывая взглядом ставшие привычными за эти месяцы окна, арки галереек, узнавая вмятины на стенах, там, где глина успела просесть, прежде чем затвердеть до состояния камня под степным испепеляющим солнцем.
- Ачте. - Говорить не хотелось, но Тулым не обижалась: слова прекрасно заменялись монетами, да и разбрасываться преданными людьми, обижая их мелочностью, Камайя не собиралась, и девушки знали это. - И рис на воде.
- Госпожа будет бледной завтра, - жалобно сказала Тулым, зажигая благовония у одного из окон и проходя вдоль стен с лучинкой. - Может, ещё чего-нибудь?
- Нет. Спасибо. Тулым, я устала, - сказала Камайя, глядя, как по очереди загораются светильники на стенах. - Все не зажигай. Я рано лягу.
Тулым кивнула. Она любила поболтать и послушать истории Камайи, но тонко чувствовала настроение госпожи, как сейчас, и не докучала болтовнёй.
- Где моя большая тетрадь?
Тулым замерла и повернулась к ней, потом наморщилась, вспоминая.
- Госпожа, я давно её не видела. Могу посмотреть в комоде.
В комоде тетради не было, и Камайя помнила это, но всё равно открыла, чтобы убедиться. Нет. Гамте! Осталась в тайнике…
- Я схожу в шатёр к девушкам, - сказала она Дерре, запахивая на плечах плащ. - Можешь не провожать.
Снег вылетал из-под её шагов, и Выы подхватывал его, раскладывая по бокам следов, что оставались за ней на запорошенных плитах двора. Дверь шатра бесшумно пропустила её в тихий смех девушек, и она остановилась, морщась от нахлынувшей боли: на её бывшей кровати сидела Рисэл.
- Госпожа! - взволнованно воскликнула девушка, вскакивая. - Представляешь, госпожа, меня…
Взмах руки Камайи мог рассечь пополам, и перстень блеснул в отсветах очага. Рисэл испуганно попятилась и застыла у кровати, склонив голову и скромно сложив руки. Камайя села на кровать и засунула руку за деревянный резной каркас, нашаривая пальцами разрез в войлоке стены.
Тайник был пуст. Сердце пропустило удар, и уши закололо.
- Ищешь свои грязные тайны? - Нуун шла к ней, качая бёдрами, и остановилась в двух шагах от кровати. - Можешь не искать… Их там нет.
- Ты забрала? - прищурилась Камайя.
- Ха… Больно мне надо.
- Быстро говори, где тетрадь, воровка!
- Нуун! - тревожно воскликнула Рисэл. - Как ты можешь… Она ведь…
- Пугай других! - крикнула Нуун. - Слишком много о себе возомнила!
Камайя задрала подбородок и шагнула к ней так резко, что Нуун попятилась.
- То-то же. - Взгляд заострился, вынуждая Нуун отступить ешё на шаг. - Тинхэн! Быстро пошла наружу, зэгил таук!
Тинхэн, втянув голову, скользнула из шатра. Камайя вышла к ней и прикрыла плечи девушки полами своего плаща, протягивая ей два серебряных.
- Прости, что обозвала. Не хочу, чтобы Нуун потом сорвалась на тебя. Где моя тетрадь?
- Дерре забирал твои вещи… Нуун показала ему тайник. Спасибо, госпожа.
- Ступай, а то простынешь.
Обратная дорога в покои шла будто сквозь тяжелую толщу зеленоватой воды.
- Вирсат, где Дерре? - спросила Камайя, подозвав девушку из закутка возле уборной комнаты.
- У Туруд. Ушёл за распоряжениями насчёт гарема на сегодняшний вечер.
Слова обожгли. Как она вытерпит эти несколько дней? Она уже смирилась с тем, что ей почему-то нестерпимо больно, всё ещё больно, когда она думает обо всех этих женщинах, но каждое из этих напоминаний медленно, скрюченными пальцами, разрывало её грудь.
Маленькие зеркала мозаики очага весело отражали блики огня, пламенея между оранжевых и бирюзовых кусочков непрозрачного стекла. Во дворе слуги с факелами весело переговаривались, решая, кто кого будет подменять в дни пиров, а Камайя сидела в своём кресле, подтянув ноги и закрыв их подолом, и смотрела в огонь.
- ...И ачте, - сказал Аслэг, переступая порог, кому-то из слуг.
Камайя устало повернулась к нему.
- Зачем ты пришёл? - спросила она, одёргивая подол.
- Хотел увидеть тебя, но подумал, что ты можешь отказаться прийти ко мне. Не хочу позориться. Ты и так топчешь мою гордость при каждой встрече.
- Ты прав. Я бы не пришла. Я устала.
- Я тоже, - сказал Аслэг, пододвигая второе кресло ближе к ней. - Почему у тебя такое лицо?
- Я узнала, что одну из моих вещей забрали втайне от меня.
- Ты про свои записи? - Он проводил взглядом Тулым, которая, кланяясь, поставила перед Камайей плошку белого риса и заварник с ачте. - Дерре отдал их мне по моему приказу. Там что-то важное?
- Ты смотрел их? - спросила Камайя, прожевав пару ложек риса. - Открывал тетрадь?
- А там есть то, что я не должен увидеть? Что-то, что навредит мне?
