ты – сплошное противоречие, знаешь об этом? Иногда поступаешь так, что хочется разрыдаться от благодарности и простить тебе все недостатки. Но потом на первый план ты выпячиваешь свои грехи, и я от раздражения уже не знаю, чего хочу больше – чтобы ты на месте помер или чтобы всю эту темную сторону на меня вылил. У меня в животе судороги начинаются, когда я про твою развратную натуру думаю – это, скорее всего, так бабочки от ужаса скукоживаются. Вот и как мне себя ощущать, если я хочу только тебя и больше всего на свете не хочу тебя хотеть?
И вдруг губы на спящем лице растянулись. Совсем немного, но в сравнении с многодневной недвижимой маской это будто было громом среди ясного неба! Я дернулась с такой силой, что в спине защемило, и больше не сдерживала голоса:
– Ты не спишь, что ли?
Он ответил, не открывая глаз:
– Уже неделю. Все ждал сокровенного монолога, а ты никак не решалась.
Длинные ресницы распахнулись, и я имела счастье лицезреть черные глаза – вполне себе ясные и здоровые.
– Ну ты и гад! – выругалась и затрясла на всякий случай кулаком, чтобы сразу понял: лежачих я не бью, но стоит ему встать на ноги – достанется по полной программе. – Да что с твоим характером, Дим? Никто тебе в лицо не плюнет, если ты целую минуту не будешь творить мерзостей!
– Не ори, Наташ, – попросил устало. – Голова все еще гудит. Садись, обсудим… твоих бабочек.
Если бы не вновь появившаяся улыбка, то я иронию смогла бы пропустить мимо ушей. А пока тяжело вздохнула и пододвинула поближе стул с высокой спинкой. После чего Диминик продолжил спокойно:
– Я могу ответить на все твои вопросы, но тебе сто процентов такое объяснение не понравится.
– Говори уже, – хмуро поторопила я.
Но он вдруг передумал и уставился в потолок:
– Нет, как-нибудь в другой раз, когда я смогу отбиться. Ты же невменяемая, когда тебе правду говорят.
– Ну и фу на тебя, – я отвернулась к окну и в тишине смогла сама подумать.
Я знала, на что он намекает. Просто пока мне очень не хотелось признаваться в этой мысли до конца, напялить ее на себя, как одежду, и вдруг понять, что без этого осознания я уже не буду собой. Встала, чтобы уйти – раз инкуб уже в полном сознании, то и я смогу сегодня уснуть без лишней тревоги. Но в этот момент он вскинул руку и потянулся к моему запястью. Схватить не смог – то ли от моей прокачанной ловкости, то ли из-за собственной слабости. В ответ на удивленно вскинутую бровь был вынужден объяснить свой порыв:
– Полежи со мной, Наташ, чего тебе стоит?
Подобная просьба подняла мои брови еще на десять сантиметров вверх, и Диминик усмехнулся, хотя притом и не забыл состряпать щенячий взгляд:
– Да ладно тебе. Я под завязку забит лекарскими снадобьями, но мы же знаем, что поможет мне лучше всего?
– У тебя Кристина для этих целей имеется, – пробурчала я.
Но он покачал головой:
– Она чистокровная. Есть ее страсть – все равно что водой насыщаться: невкусно, несытно и в зубах застревает.
– У тебя вода в зубах застревает или Кристина? – зацепилась я.
– Ты поняла, что я имею в виду. – Выражение его лица стало еще более умилительным. – Ты намного больше похожа на еду, чем она.
– Ну ты и эгоист!
– Наташ, – голос сладко завибрировал, вынудив задрожать каждый капилляр в моем теле, как если бы моя кровеносная система очень хотела поддержать предложенную музыку. – Только не притворяйся, что только сейчас тебя накрыло этим откровением.
Да нет, я давно знала, что он в первую очередь думает о себе. Мне бы сейчас сквасить оскорбленную мину, развернуться и уйти, но вместо того я подошла к постели и улеглась рядом. Хоть и опасалась – или даже совсем каплю надеялась – быть использованной им в каком угодно ключе. Однако инкуб даже не поцеловал: он с болезненным стоном повернулся на бок, слабой рукой надавил на мое плечо, чтобы я легла так же, обнял со спины, уткнулся носом мне в волосы и притих, будто уснул. Не сказать, что я была разочарована – хотя чего уж там, немного накрыло. Но несколько минут я терпеливо лежала, прежде чем поинтересоваться:
– Ты и так моей энергией можешь питаться? Чудеса!
– Да заткнись ты уже, Наташ, – беззлобно и устало протянул он мне в затылок. – Ты сама знаешь, что я еще ни разу тебя не жрал в полную силу. Мне просто нужно тепло человека, которому на меня не насрать – такое изредка даже бешеной собаке требуется.
Я снова примолкла, хотя до конца суть его признания понять не сумела. Диминик прибедняется – я знаю нескольких существ, включая и Маринку, кому он точно небезразличен. Кажется, из-за вынужденной беспомощности он тут совсем заскучал и погряз в какой-то несвойственной ему сентиментальности. Мне абсолютно несложно играть роль подушки-обнимашки – скажем прямо, даже приятно. Но беспокоила вероятность, что сюда заявится его невеста и доломает ему кости. Да и если кто-то другой заглянет, я потом за целую жизнь не докажу, что между нами ничего нет. Вот если бы инкуб на меня забрался, раздел или хотя бы целовал – тогда все в порядке, обычное в Вахарне дело, но бесстрастная нежность навела бы на более серьезные подозрения…
Еще через десяток минут меня озарило: такое редкое для него настроение ни в коем случае упускать нельзя, я ведь ждала подходящего момента – и разве дождусь лучше? Осторожно развернулась в его руках и посмотрела в удивленно распахнутые черные глаза. Постаралась начать без лишних предисловий, пока не перебил:
– Слушай, Дим, у меня давно идейка назрела, а ты сегодня как раз не хладнокровный ублюдок, закрытый от всех непроницаемым панцирем…
– С чего ты это взяла? – он все же попытался сбить меня с мысли.
Но я ему этого не позволила, как не позволила себе отвлечься на близость его лица и ощущение дыхания на своей коже:
– Дим, я про твоих родителей. Феникс точно присутствовал при их допросе, потому он должен знать больше остальных. Не пора ли допросить самого Феникса?
Тема ему не понравилась, как обычно. Инкуб поморщился, но все-таки не стал отстраняться и поинтересовался:
– И как ты себе это представляешь?
– Легко! – оживленно продолжила я. – Но для начала мне надо знать – он все-таки мальчик или девочка? По внешности никак не определю.
Диминик сам глубоко задумался:
– Надо же, никогда не задавался этим вопросом… Он – то самое существо на белом свете, к кому я в последнюю очередь хочу заглянуть в штаны.
Я усмехнулась, но радостно продолжила:
– Но на самом деле, ответ не так уж и важен. Я своими песнями воздействую на всех мужчин. А кто же у нас тут такой интересный, кто запросто очарует любую женщину? Диминик, если мы возьмемся за него вместе, то в любом случае дожмем!
Губы передо мной растянулись в игривой улыбке:
– Наташ, а если он ни то ни се, то есть бесполый? Тогда нас с тобой под ручку поведут на казнь.
Но я так давно вынашивала эту идею, что не хотела с ней расставаться из-за единственного контраргумента:
– А если он, наоборот, и женщина, и мужчина? Тогда он вообще не имеет шанса против нас! Ну же, Диминик, неужели выигрыш не стоит этого небольшого риска? Это ты-то струсил, кто с детства учился нарушать правила – и только в этом преуспел?
– Не знаю, – инкуб снова задумался и неосознанным жестом поправил прядь моих волос, заправив за ухо. Я постаралась не вздрогнуть от этого секундного прикосновения, поскольку было дело поважнее короткой ласки. – Но если наша сила на нем все-таки не сработает? Правила я нарушать люблю, в щепетильности меня никто не обвинит. Тогда если не получится по-хорошему, то подвесим его за ноги и будем мучить, пока не ответит. Он сейчас как раз маленький, не придется возиться с большим телом.
А вот теперь я вздрогнула. Из головы же совсем вылетело, что Феникс недавно переродился – и пока не дорос даже до размеров того подростка, которого я когда-то впервые встретила на судилище. И сразу план показался не таким уж идеальным.
– Ты собрался пытать младенца? – возмутилась я, будто бы инкуб все это придумал
