с неудовольствием отмечая, что мой голос дрожит.
– В Оуклэндскую школу? – уточняет инспектор, я киваю, и она что-то черкает у себя в блокноте. – По дороге вы оказывались в районе рынка Клэпхем-маркет?
Я снова киваю, она делает еще какую-то отметку.
– Вы были свидетелем какого-либо из серии терактов?
Опять киваю. Понятия не имею, как много я могу себе позволить сказать этой женщине. Вдруг я ляпну что-нибудь лишнее и наживу себе проблем? И при этом только что Мэи убеждала меня пойти в полицию и все рассказать… Но эта инспектор Шоу наводит на меня такой страх, что я скорее чувствую себя подозреваемой, чем жертвой нападения.
– Сможете ли вы по требованию опознать кого-либо из террористов? – продолжает она.
– Н… наверное, да.
Инспектор Шоу выкладывает передо мной снимок в довольно плохом разрешении – фотографию с Клэпхемского рынка.
– Вы видели этого молодого человека?
Я вглядываюсь в фото черноволосого светлокожего парня, стоящего посреди разгромленных рыночных прилавков. Лицо не в фокусе, но даже в таком виде я мгновенно его узнаю, и меня пробирает дрожь. Даже в виде нечеткого снимка его зловещее присутствие меня ужасает до мурашек на коже.
– Да, – чуть слышно выговариваю я. – Его зовут Дэмиен.
Инспектор Шоу, подняв брови, взглядывает на констебля. Наверное, это называется «мы напали на след».
– А что вы еще о нем знаете, кроме имени, Дженна?
Не желая делиться с ней безумными идеями Феникса про Охотников за душами и все эти перерождения, я пожимаю плечами:
– Кроме имени, считай, что и ничего.
Инспектор подается вперед, опираясь локтями о стол, и пронизывает меня взглядом:
– Неужели? Сразу несколько свидетелей видели вас выходящей из автофургона, который был задействован злоумышленниками в теракте, и…
– Позвольте! – вмешивается мой папа, расплетая скрещенные на груди руки. – То, что вы делаете, не называется просто «внести ясность». Кто эти неназванные свидетели? Разве при подобном допросе не должен присутствовать адвокат моей дочери?
– Не думаю, что это необходимо, – жестко говорит инспектор Шоу. – Вы согласны, Дженна? – И снова ее вопрос звучит как утверждение.
Я киваю, хотя весь этот разговор причиняет мне боль – однако одновременно я испытываю облегчение от самого факта, что могу рассказать какому-то представителю власти о человеке, который меня преследовал и мучил. Попросить защиты. Я набираю в грудь воздуха и наконец осмеливаюсь выговорить:
– Я думаю, что этот Дэмиен пытался меня похитить.
– Похитить? – вскрикивает мама, едва не разлив свой чай – так дрожат ее руки. Я стараюсь даже не смотреть в ее сторону – тяжело видеть ужас на ее лице. Просто продолжаю:
– Он и его сообщники меня схватили и затолкали в автофургон… Но мне удалось сбежать. После чего он пытался меня подстрелить, и…
– Этот Дэмиен стрелял в вас? – уточняет инспектор Шоу.
Я киваю:
– Да. Он промазал, и вместо меня пуля попала в ту бедную девушку. – Из глаз у меня начинают течь слезы, язык заплетается: воспоминание о произошедшем словно возвращает меня в тот момент. – А еще неделю назад Дэмиен и его банда подстерегли меня в парке около музея и…
Папа бросается вперед, ударяет обеими ладонями о столешницу:
– Дженна! Но почему ты обо всем этом молчала?! Почему не сказала нам? – Его зримо трясет, он совершенно шокирован. – Мы бы приняли меры! Связались бы с полицией! Он бы уже сидел под арестом!
Мне больно смотреть папе в лицо – так сильно он потрясен. Я ведь и правда предала его, отказала в доверии… Слезы уже вовсю катятся по моим щекам.
– Я… Не знаю… Я боялась… Не знала, что правильно сделать… Думала, вдруг вы не поверите…
Мама порывисто кладет руку мне на плечи:
– Солнышко, все хорошо, – свободной рукой она протягивает мне бумажный платочек. – Ты дома, ты в безопасности. Тебе нечего бояться.
Когда я наконец немного успокаиваюсь, инспектор Шоу продолжает допрос:
– Дженна, как вы думаете, по какой причине Дэмиен пытался вас похитить?
Я промокаю глаза салфеткой.
– Я… я не знаю.
Взгляд ее остается все таким же холодным и жестким. Она явно ждет другого ответа. Правдивого.
Атмосфера в гостиной что-то очень уж тягостная. Под таким давлением во мне зреет желание выговориться, расколоться – однако, хотя я знаю правду… или хотя бы предположительную причину, как мне ее описали… я отлично понимаю, что она прозвучит настолько бредово, что лучше уж молчать. В лучшем случае меня примут за лгунью, в худшем – за сумасшедшую.
Когда молчание становится совсем уж невыносимым, инспектор Шоу нарушает его вопросом:
– Кто такой второй молодой человек, с которым вы были на рынке в Клэпхеме?
– Какой… – Я с трудом сглатываю слюну, в горле стоит комок. Снова на меня накатывает желание во что бы то ни стало сохранить существование Феникса в тайне. – Какой второй… молодой человек?
Детектив раздраженно постукивает кончиком ручки по листу блокнота.
– Тот, с которым вас видели убегающей вместе, взявшись за руки.
Я смотрю в столешницу, избегая встречаться с ней взглядом.
– Я… не знаю, кто он такой, – выговариваю чуть слышно. – Никогда до этого его не встречала.
Губы инспектора Шоу сжимаются в тонкую линию. Мои слова явно звучат неубедительно. Снова что-то черкнув в своем блокноте, она жестом просит констебля что-то ей передать – и тот вкладывает ей в руку какую-то папку. Она открывает папку и предъявляет мне документ, к которому прикреплено фото парня с высокими скулами, оливковой кожей и каштановыми длинными волосами. На снимке его глаза кажутся темнее, чем в жизни, не такими сапфирово-голубыми.
– Итак, – говорит инспектор Шоу, – по имеющимся у нас данным я могу рассказать о нем следующее. Имя – Феникс Риверс. Гражданин Америки, родился в городе Флэгстафф, штат Аризона. По крайней мере, так написано в его удостоверении личности. Отец неизвестен. Мать – Анджела Сильва, мексиканка из города Кордобы. Погибла в ДТП, когда сыну было три года. Ребенок воспитывался в приемных семьях, сменил несколько семей, поскольку считался «проблемным», многократно посещал психолога. В аэропорту Хитроу он приземлился тридцать два дня назад, рейсом из международного аэропорта Лос-Анджелеса. Местонахождение на настоящий момент неизвестно. Что я хочу знать, Дженна, так это каким образом он связан с вами.
Я до боли сжимаю руки под столом. Пульс бешено скачет, ладони мокры от пота.
– Он никаким образом со мной не связан.
Глаза инспектора Шоу за стеклами тонированных очков сужаются:
– Тогда с чего бы он рисковал своей жизнью, чтобы вас спасти?
Я нарочито пожимаю плечами:
– Наверное, с того, что он хороший парень. Не мог оставить девушку в беде.
– И где он сейчас, этот хороший парень?
– Я… н-не… зн-наю, – выдавливаю я.
Ненавижу лгать, но это ведь не совсем ложь. Есть, конечно, шанс, что сейчас он отсиживается в том подземном бункере, но мог и уйти куда-то еще. А о бункере я рассказывать не обязана.
Инспектор откидывается на спинку стула. Глубоко вздыхает:
– Дженна, я не убеждена, что вы говорите мне всю правду.
Папа приоткрыл было рот,
