Возразить было нечего, поэтому продолжали молчать. Молчать и слушать. Слушать и молчать. Ну и смотреть, как призрак носится по спальне, как тянет руки в желании ухватить, но не может, потому что нас защищает свет.
— Ну ничего-ничего! Я за вас возьмусь! Я вас научу! — продолжала бесноваться тётушка. — Я вам такое воспитание дам — мало не покажется! Шелковыми будете! Бриллиантовыми! По струнке ходить! По ниточке! У…
— У… — дружно поддержали близняшки. Не передразнивали — грустили. Видать вспомнили ту единственную нотацию, которую госпожа Тьяна при жизни прочла. Вспомнили и вздрогнули.
Тётушка, слава Богине, на другом конце Верилии жила. К нам приезжала редко, но надолго. И выли от неё не только домочадцы — половина Вайлеса. Она и торговцев "воспитывала", и молодых девиц из благородных родов, и женщинам советы раздавала, и отцам семейств. Но, что интересно, всё в рамках этикета, так что отделаться от заезжей всезнайки не могли никак.
В последний её приезд сёстрам по шесть было. Вот тогда и нарвались на душеспасительную беседу о манерах и приличиях. Причём поводов для нотации не было — близняшки в те времена шалостей не знали, часто болели. Так что тётушка Тьяна воспитывала не за дело, а в профилактических целях, пока родители в отлучке были. Кажется, именно с той поры в девчонках появилось это жуткое чувство протеста, от которого даже отец иногда воет.
А через год тётка умерла. Причём накануне со всеми своими переругалась, а на смертном одре завещала, чтоб её на нашем родовом кладбище похоронили — мол, Анрис единственный приличный человек в семье, и лишь ему свои останки доверить может. Отец от таких новостей несколько растерялся, но воля усопшей — закон.
Желание тётушки быть похороненной именно в саркофаге тоже удивление вызвало, но и его отец выполнил. Как и требование уставить саркофаг в центре кладбища. И вот теперь…
— Соули! — требовательно воскликнул призрак. — Соули, не смей отвлекаться!
Вздрогнула, втянула голову в плечи.
А? Что? Она что-то ещё сказала?
— Бесстыдница! — белёсая тётушка Тьяна угрожающе потрясла кулаком. — Самая главная бесстыдница! Ладно они, дуры малолетние, но ты-то, ты! Куда смотрела? Как додумалась?! Позорище!
Я густо покраснела и опустила глаза.
— На меня смотри! — рявкнула тётка. — Иж! Как с мужиками по ночам блудить, так смелая, а как правду о себе услышать, так скромная! И ладно бы мужики приличные, а то ж… Тьфу, а не мужики!
— Вообще-то мужик был один, — промямлила Мила.
— Молчать! — взревела тётушка Тьяна. — Я лучше знаю! — И, снова обращаясь ко мне, продолжила: — Иж! Выискала! Франтик в дорогом камзольчике! Маг, чтоб ему пусто было! Он саркофаг твоей любимой тётушки осквернил, изгадил, а ты ему улыбочки и поцелуйчики! И глазки вовсю строила!
— Что? — дружно протянули близняшки.
— Не было такого! — выпалила я.
— Да неужели? — взвизгнул призрак. — Думаешь, тётушка слепая? Думаешь, она ничего не видела? Да он тебя в темноте всю ощупал!
Я даже вскочила от возмущения.
— Неправда!
— Тётушка видела, — уверенно отчеканила зараза старая, гордо вздёрнула подбородок. — И тётушке, в отличие от тебя, врать незачем!
В спальне повисла недобрая тишина.
— Соули, — в голосе Лины звучали грозовые нотки, — это правда?
— Нет!
— Соули, не ври нам, — подключилась "старшенькая". В её руках как-то незаметно оказалась подушка. — Скажи — щупал или нет.
— Нет! — делая шаг в сторону, повторила я. — Не щупал!
— А если подумать? — продолжала наседать Лина.
— Хорошо подумать! — поддержала Мила и поудобнее перехватила подушку.
Я неосознанно сделала ещё шаг и застыла. О, Богиня! Да они же ревнуют!
Тут же вспомнилась встреча в гостинице, на щёки прыгнул предательский румянец. О, Богиня! Если сёстры узнают, почему Райлен приехал в наше захолустье, они мне такую жизнь устроят — умертвиям завидовать начну.
— Глядите-ка, засмущалась… — противно протянула тётушка. — А раз смущается, значит…
Договорить старой интриганке не позволила — рыкнула:
— Девочки, прекратите немедленно! Вы разве не понимаете? Она пытается нас поссорить!
— Зачем это мне? — голос призрака прозвучал так невинно, что меня передёрнуло.
— Понятия не имею, но если вы не замолчите…
А в этот раз договорить не дали мне… Сперва раздался требовательный стук в дверь, а потом в спальню заглянула мамулечка.
— Почему не спите? — строго спросила родительница. — Ну-ка! Быстро по постелям!
Сказала и решительно двинулась ко второму светильнику.
— Нет! — слаженно пискнули мы, но мама и слушать не стала. Спальня погрузилась во тьму.
Нервно сглотнув, я скосила взгляд на белёсую фигуру. Она не пряталась, стояла чуть ли не посередине комнаты. И хотя лицо было едва различимо, злорадную ухмылку я заметила.
Ну да, мы теперь беззащитны, как новорожденные котята. И так как тётушка по наши души явилась, никто кроме нас её не видит и не слышит. Видать для этого и ссорила — чтобы кто-нибудь пришел и загнал в кровати. И свет, разумеется, потушил.
— Мам… — позвала тихо-тихо.
— Только попробуй! — усмехнулась тётушка Тьяна. Я вздрогнула, а близняшки, которые по-прежнему восседали на кровати Лины, взвизгнули.
— Что? — недовольно позвала мама, а призрак тем временем продолжал:
— Выдашь меня — я Далире покажусь, и всё-всё про ваши прогулки с мужиками расскажу. И про тролля тоже.
О, Богиня!
— Девочки? Соули?
— Всё… всё в порядке, — пробормотала Мила.
— Мы просто заболтались, — поддержала Лина.
— А почему у тебя голос дрожит?
— Да так, — отозвалась "младшенькая" и поплелась к соседней кровати. Мила нехотя последовала за ней. Ну и мне пришлось нырнуть под одеяло…
Убедившись, что все легли, мама фыркнула и вышла. Дверь в коридор закрылась, и последний лучик света, который из этого самого коридора отсвечивал, погас.
— А вот теперь поговорим серьёзно! — злорадно протянула тётушка.
И началось…
Увы, подскочить к светильнику, который располагался довольно близко, я не могла — оцепенела от ужаса. Оцепенение, разумеется, не простым было — его тётушка Тьяна наслала. Именно за такие выкрутасы призраков и не любят.
С близняшками, разумеется, тоже самое случилось, и даже кровь оборотней от жуткой потусторонней магии не защитила.
Пришлось лежать смирно и слушать, слушать, слушать…
Нет, тётушка Тьяна говорила правильные вещи — про этикет, про достойное и недостойное поведение, про репутацию девицы и семьи, про неприязнь молодых людей к доступным и интерес к недоступным. Вот только до сознания её слова почти не доходили — не могли пробить корку ужаса, который сама же и наслала.
