Мы лежали, крепко сплетясь телами, потные, обновленные наслаждением. Внутри приятно тянуло, тело приходило в себя после любовного марафона. Сильные шероховатые ладони сида ласково поглаживали мои плечи, а его нежные губы то и дело оставляли метки-поцелуи. И все бы было просто замечательно — эйфория и легкокрылое счастье уже парили над нами невидимыми ангелами — если бы только не одно существенное «но». Как и в случае с «Джо Блэком», несмотря на фееричную развязку, на губах оставило горький привкус разочарование.
— Знаешь, — изрядно осипшим от громких стонов голосом, обратилась я к Безымянному. — Нам нужно что-то с этим делать. Я не могу больше не иметь возможности позвать тебя по имени.
Сид попытался что-то возразить, но я приложила к его губам палец.
— Давай опустим за скобки все ваши фейские заморочки. Пойдем простым человеческим путём. Скажи, примешь ли ты от меня в подарок новое Имя? Правда, я его пока ещё не придумала, но…
— Я приму от тебя даже смерть, — оставив очередной поцелуй в центре моей ладони, без колебаний ответил сид.
— Не надо смерть. — Я покачала головой. — Честное слово, ты как мальчишка. Откуда такая любовь к крайностям? Слушай меня внимательно — я запрещаю смерть!
Мы улыбнулись друг другу, скрепив мой «приказ» поцелуем.
***
На следующий день, ближе к полудню, я проснулась с адской головной болью и настойчивым заунывным гудением в ушах. Вспомнилось, что этот странный навязчивый звук неоднократно будил меня и ночью. Больше всего он напоминал сломанный дребезжащий дверной звонок. Только звонили не в дверь, а в мои мозги.
Я резко села на кровати и сжала виски. Из ванной доносился шум воды, и я решила, что феец принимает душ. Да уж, душ не повредил бы и мне. В комнате стоял характерный, не неприятный, но все же хорошо узнаваемый запах отменного секса.
Гул в ушах усилился. Я даже стала различать какие-то бормотания. Логичнее всего было решить, что звук доносится из-за стенки соседней квартиры, но теперь я четко понимала: звучит он только у меня в голове.
К горлу подкатила сильная тошнота и в памяти всплыли слова Мунка: «Слушай песню».
Я услышала, как дверь ванной с шумом распахнулась, и в комнату торопливо вошел Безымянный, прикрытый одним полотенцем.
— Что происходит?
Избегая лишних движений, я осторожна легла набок. Шум в голове нарастал.
— Не знаю. Мне плохо, и такое чувство, что кто-то проигрывает в моей голове старую исцарапанную пластинку.
Мужчина опустился на пол рядом с диваном и убрал от моего лица прядь спутанных волос. Боже, я должно быть жутко выгляжу.
— Вокруг тебя снова собираются Чары. Похоже, ты призываешь магию и сама же ей противишься.
— Прекрасно. Просто прекрасно. И что же мне теперь делать? Анальгин, я так понимаю, против Чар бессилен?
— Не знаю, что такое анальгин, но попробуй дышать глубже и попытайся не заглушать этот звук, а сделать его громче.
Открыв глаза, я осуждающе посмотрела на Безымянного.
— Ага, — сказала я и не удержалась от иронии: — «Дерни за веревочку — голова и отвалится».
Сомневаюсь, что феец был знаком с человеческими сказками, но думаю, общий смысл моего послания он понял. Вдруг боль в висках стала такой острой, что из глаз брызнули слезы.
— Просто попробуй сделать как я сказал, — проявил настойчивость сид, нежно отирая соленую влагу с моего лица.
— Хорошо.
Вновь опустив веки, я сделала глубокий вдох и на медленном выдохе попыталась расслабиться, одновременно сосредоточенно вслушиваясь в нарастающий гул. Потекли минуты, полные агонии. Гул раскрывался как веер, раскладываясь на составляющие, умножаясь и окрашиваясь мистическими переливами. А затем в моей бедной голове кто-то ударил в гонг и тут же, послушная этому невидимому дирижеру, вся вакханалия стихла. Вместо неё зазвучала красивая, щемящая сердце песня.
Он все отдал — и честь, и тлен,
Любовь и долг, и светлый день.
Набат души пропел: «Лаэрн!»,
Но той души он только тень.
Ему ты снова возврати,
И свет, и долг, и честь, и тлен.
И крылья Силы за спиной,
Чтоб птицей реял над тобой.
В краю, где Проклятым ходил -
Орель железный воспарил.
Постепенно песня становилась всё тише, все неразличимее. Мне привиделись темноволосые девушки в длинных и струящихся серых, как клочки грозовых туч, платьях. Они шли парами, взявшись за руки, а в распущенных волосах прятались соцветия полевых цветов. Это их чарующие голоса филигранно выводили каждую ноту, рождая и песню, и мелодию, услышать которые предначертано было лишь мне.
Открыв глаза, я убедилась, что голова больше не болит. В воздухе легкой дымкой прямо надо мной извивались какие-то радужные завихрения. Оказывается, так для всех Высших фейцев выглядят активные Чары, но я-то, упрямая, ещё долго считала подобное мистическое явление чем-то вроде галлюцинаций. Проморгавшись и убедившись, что непонятные переливы исчезли, я села на постели, тут же обнаружив сторожащего мой покой Безымянного.
Повинуясь какой-то неизвестной могущественной силе, властно толкающей меня изнутри, я крепко обняла мужчину. Потянулась к его уху и не своим голосом прошептала:
— Нарекаю тебя Лаэрн Фериус Аккилиас — Железный орел нового дня!
От этих слов мужские руки, бережно обнявшие меня в ответ, внезапно напряглись, сжали сильнее. Я настороженно отстранилась, насколько это позволяли тесные объятия, пытливо заглядывая фейцу в лицо. Увиденное сбивало с толку и безмерно удивляло.
Из-под плотно сомкнутых век сида голубыми молниями разбегались световые линии. Они закручивались в причудливые узоры, постепенно захватывая все большее и большее пространство на коже.
Феец осторожно, словно боясь споткнуться, поднялся с пола и отошел от меня на несколько шагов. Остановившись, наконец распахнула глаза, и я увидела, как уже хорошо знакомый мрак вытесняет яркое бирюзовые пламя. Мужчина сжал кулаки, и все мелкие предметы в комнате затряслись, то падая, то подпрыгивая на разнообразных поверхностях. Звук, похожий на едва различимый хлопок, пронесся по квартире, и я с изумлением увидела, как за спиной Высшего расправляются могучие световые крылья.
— Всплеск Чар слишком сильный, — выталкивая слова сквозь стиснутые зубы, сообщил сид. — Я должен ненадолго уйти. Иначе этот дом может развалиться на кирпичи.
Почти снеся плохо слушающимся крыльями дверной косяк, сид куда-то удалился. А я, обескураженная, снова осталась одна, лихорадочно соображая, как буду объяснять очередную потерю в интерьере. Наша, всегда такая аккуратная и чистая квартирка, стремительно превращалась в развалины.
— Мама меня убьет! — простонала я, при этом мыслями то и дело возвращаясь к потрясающей фигуре Лаэрна, прикрытой одним коротким полотенцем.
Меня навязчиво мучили два вопроса. Куда это он в таком виде отправился? И почему полотенце так и не упало?
Что-то прилетело в окно.
Я сидела в своей комнате, забравшись в любимое кресло с ногами, и сочиняла стихи. Подобная потребность просыпалась во мне не так чтобы часто, да и результат вряд ли мог считаться высокой поэзией, но в минуты сильного душевного волнения рифмы сами складывались в голове и просились на бумагу. Причем, написав очередной стишок, я особенно любила попытаться его пропеть, и иногда оказывалось, что в подобранных словах скрывается чудесная мелодия.
Когда что-то ударилось о стекло вновь, я вздрогнула и повернулась на звук. Часы показывали семь вечера и я снова провела целый день в четырех стенах, ожидая возвращения Лаэрна. Его отсутствие затягивалось и тревога моя нарастала.
— Лаэрн, — я перекатывала на языке его новое имя, наслаждаясь красотой звучания.
Перед глазами тут же вставала картина высокого крылатого воина в темной броне, чьи крылья в свете утренней зари отливали холодным стальным блеском.
Переодически на меня накатывал страх, что имянаречение прошло как-то не так, и теперь, возможно, сид нуждался в помощи.
