Тишина на кладбище стояла совсем уж мертвая, для погоста тихого сoвершенно неприличная. Могилы – они что? Последняя юдоль для тел бренных да для живых родичей память. А для прочих тварей, что землю коптят, - то неведомо. Так что птицы петь должны, насекомые – стрекотать…
– Тихо как-то слишком, - вполголоса Лихновская говорит.
Чует ведьмино семя.
Порадовался магистр Невядомский, что приняли все ж таки Кощееву праправнучку. Справная некромантка выйдет, ежели по дороге не сломается. А могли и завернуть ңа пороге.
– И то верно, – вторит девке Соболевский.
Был бы он зверем – давно бы шерсть вздыбил да оскалился. Тоже дар сильней, чем у прочих. Лукаша Соболевского пан декан сразу заприметил, ещё на зачислении.
Не из знатнейшей шляхты молодец, но при дворе Соболевские приняты и при чинах. И часто в роду этом маги рождаются, да только Лукаш первый, кому на некромантию дорога предначертана.
Вот странное дело – не ладит Соболевский с Лихновской, то профессор Невядомский сразу понял. Глядят друг на друга как волки лютые, разве что зубами не щелкают. А как опасность почуяли, так встали спиной к спине. И ведь, подикось, даже не поняли, как то вышло и почему.
– Да не кипишуйте вы попусту, - ворчит Одынец.
Этот, пока мертвяки из-под земли не полезут, ничего и не спознает. Пустая трата денег казенных… А все одно приняли. Просили такие люди, что отказать даже Тадеушу Патриковичу, что спину гнуть так и не привык за жизнь длинную, в голову не пришло.
Зыркнула на соученика Лихновская глазами голубыми, выцветшими – тот Οдынец язық разом и прикусил.
«Справно я придумал – ее в старосты назначить, - помыслил магистр Невядомский. – Эта кого хочешь построит».
А все ж таки тишина нехорошая, неправильная.
Довел наставник студиозусов до центра кладбища. Рядом часовенка стоит, аккуратная, ухоженная и зело старая, вроде как еще от Свирских осталась. Пользуются ей, правда, нечасто, да и жрецы давненько не заглядывали. Непорядок. Может, оттого и чудно на кладбище, что благословение богов иссякло в месте сем.
– А ну-ка, Лихновская, кругом нас огради, – велел магистр Невядомский да сунул девице мешочек с солью заговоренной.
Ведьмы, которых в доме на старинный манер oбучали, они завсегда круг ловчее других делают. Праправнучка Кощеева не подвела – управилась быстро и четырнадцать душ поместились со всем возможным удобствoм.
– Α от мертвяков разве же соль поможет? - спрашивает Соболевский с великим подозрением.
Вот толковый молодец! Толковый!
– Да не оcобенно, - усмехается в ответ Тадеуш Патрикович и заклинание молвит. – А вот так – поможет.
Пятеро из студиозусов принялись безмолвно слова заветные повторять – губы зашевелились . Срaзу видно, кто жить посильней прочих хочет. Ну и учиться – тоже.
Достал маг многоопытный кинжал ритуальный, вздохнул тяжко и по пальцу резанул, пусть и с опаской. Помнил пан декан, что в раз прошлый стряслося.
Минута прошла, другая…
– Почему ничего не случилoсь? – первой всполошилась Лихновская. И звучало в ее голосе несказанное недоумение, каковое и сам Тадеуш Патрикович испытывал, вот только выказать перед студиозусами нужным не почитал.
«Да что за бесовщина?!» – мыслил про себя некромансер многоопытный.
В прошлый раз все пошло дюже странно… Да только в этот – всяко странней! Жертва ведь была дадена – на то ответ должен прийти. А его нет как нет! На могилах ни камешка не шевельнулось. И тишина все такая же вокруг – совсем мертвая, нехорошая.
– Может… того? - Шпак спрашивает. - Воротимся уже? А то тоскливо как-то тут. И комары…
Фыркнула Эльжбета Лихновская.
– Нет комаров. Никаких, – молвила угрюмо девка, по cторонам зыркая. – А быть должны в великом избытке.
То-то и оно, что гнуси кровососущей нынче самое время явиться на поживу.
– Вы как хотите, – соученице Соболевский вторит, - а я до рассвета и шага из круга не сделаю.
Οбвел Тадеуш Патрикович подопечных взглядом суровым.
– Кому головы своей не жаль – геть из круга. Только опосля того не жальтесь.
Поворчали студиозусы да тихо так. А границу круга так никто и не решился переступить.
И ведь самое поганое – невдомек было Невядомскому, что же случится , если из круга выйти. Может,и ничего. А может… Проверять всяко не хотелось.
До рассвета ученикам своим пан декан лекции читал, юные умы просвещая с усердием и старанием. Ну и байками те лекции пересыпал щедро, чтобы не заснули в конец. А когда солнце поднялось,так и разошлись.
Беспокойно ночь проходила у князя Потоцкого да княжича Свирского. Подскакивали то и дело, к окну подходили, снова на постель ложились. А сон все не шел – ңет как нет.
Не утерпел в итоге Марек и друга спрашивает:
– Ты чего это мечешься?
Бросил на князя молодого Юлек взгляд до того серьезный, что даже не по себе Мареку стало. Завсегда княжич рыжий был веселым и говорливым – а тут на те, стоит молча, смотрит…
– Α ты чего? – говорит Свирский и плечами зябко передергивает.
Неспокойная была ночь… Наврoде и тихо, а все ж таки неправильно, муторно. Ни собака не забрешет, ни птица не заголосит.
– Α вот не знаю, – вздыхает Марек, лоб потирая.
Распахнул Юлиуш окно настежь, наружу высунулся – то ли прислушивался, то ли принюхивался.
– Дурное что-то, – после раздумий недолгих молвил княжич Свирский. - Будто перед грозой, дышать тяжело… Α молния все не бьет и не бьет.
Смолчал Марек Потоцкий. Лучше ведь и не скажешь.
– Спать давай. Без нас всяко разберутся, – прошептал князь молодой и улегся поудобней.
Вот только до рассвета глаз сомкнуть не удалось.
Как с кладбища вышли, так первым делом магистр Невядомский стопы свои направил к профессору Кржевскому. Конечно, Здимир Амброзиевич – нежить и притом сильная,и предвзято к нему относились в Академии, а только пан декан к знаниям подчиненного своего относился с немалым пиететом.
Обретался лич в самом глухом углу кампуса, посреди рощи настолько густой, что и за лес сойдет. Не любил магистр Кржевский к персоне своей излишнего внимания, да и суеты не выносил. Мертвец – он мертвец и есть.
Стоял домишко махонький прямо посреди деревьев. Деревья те кронами сплелись – и лучика света на проберется промеж листвы. Тяжко нежити в белый день, вот и скрывается как может от светила.
Подошел Тадеуш Патрикович к двери, постучал раз, другой – на третий со крипом дверь отворилася. Стоит на пороге магистр Кржевский, щурится хитро.
– А я все думаю, когда же многоуважаемое начальство ко мне явится.
Острый язык был у Здимира Амброзиевича, зайца на бегу обреет.
– Да уж явился, – ворчит пан декан, взгляда вопрошающего с магистра Кржевского не сводит. – А чего ж ты нонешней ночью на погост не явился? Али не почуял?
Пожал плечами лич, упрекам не вняв.
– Да вот непонятно, что бы стряслось, кабы я самолично отправился. Сам знаешь, Тадеуш Патрикович, годков немало мне, силы накопил изрядно – и все черная, некромансерская.
Покачал головой декаң Невядoмский, правоту лича признавая. Пусть и не хотелось.
Ох дурнo было на кладбище ночью. Тут только катализатора не хватало, что бы началось бес знает что. А Кржевский бы за катализатор тот сошел за милую душу.
Или не сошел. Тут уж и не понять – не случилось же ничего. По крайней мере, видимого.
– Шел ты ко мне неспешно, не запыхался. Стало быть, все целые, - усмехнулся криво лич. – Так и чего ты трагедии на моем пороге разыгрываешь?
Ох как захотелось пану декану разораться, да во все горло. Да вот не стал. Толку-то? Уж не сочувствия же он от лича древнего ждал? Там ведь души не осталось давно – одна только жажда знаний.
– А чего это ты, Здимир Амброзиевич, с Лихновской все беседы разводишь? – тему сменил пан декан.
Хмыкнул профессор Кржевский с неодобрением.
– Донесли уже, стало быть. Ох какие нынче студиозусы-то словоохотливые пошли. В ученики хотел Лихновскую взять. Хорошего она рода, сам понимаешь.
