врежет кому-нибудь — то от души, а не для того, чтобы получить извращенное удовольствие.
— Какой, на фиг, любовник? — возмутилась Тереза. — У тебя только одно на уме! Это арестованный мафиозо.
— Что?! — Ильтен схватился за сердце.
Хмырь в подвале и так явился для него потрясением. Ну почему бы тому не оказаться каким-нибудь садовником, пытавшимся увильнуть от работы, получив деньги вперед? Или хотя бы обычным вором-домушником, потерпевшим неудачу при попытке вынести стеллаж с вкусными банками? Или даже любовником Терезы, зохен с ним, поругался бы да пережил. Почему сразу — худшее, что может случиться?
— Тереза, где ты его взяла? — слабым голосом спросил Ильтен.
— В девятом доме.
— И с чего тебя туда понесло?
— Как это с чего? Новый сосед же. Надо было познакомиться. — Она глянула искоса, так что Ильтен понял: врет. И она поняла, что он догадался. Вздохнула и поправилась: — Я зашла спросить, не видел ли он, как Премонсит сваливал мусор…
— Господин Премонсит, — напомнил Ильтен.
— Да какой он господин? — Тереза оттопырила губу, выражая свое отвращение. — Засранец он, правильно Генин говорил.
— Господин Генин.
— Рино, увянь! — не выдержала она. — Может, мне еще этого криминального босса господином назвать? Я хотела, чтобы он предупредил меня, если это снова произойдет, а в идеале — помешал Премонситу. Ну, в крайнем случае, чтобы выступил свидетелем, когда я нажалуюсь в муниципалитет. А он стал вопить, что всех закопает, и пистолетом махать…
Она осеклась, сообразив, что сама брякнула Ильтену об этом, и теперь он станет нервничать из-за пистолета и ездить ей по мозгам, будто она подвергает себя опасности… Ну, не нарочно же она!
— Давай я тебе целебных трав заварю, — расторопно предложила она. — Седативных. Только не хватайся за сердце, ладно?
Ильтен уронил руку, которую непроизвольно прижал к груди. Можно и не хвататься. Но меньше ёкать оно не станет.
— И что теперь нам с ним делать? — поинтересовался он без всякого энтузиазма. Расхлебывать последствия безумств жены — печальное бремя мужа, и большой опыт общения с невестами подсказывал ему, что мало какому мужу достается жена, столь часто совершающая безумства.
Тереза пожала плечами.
— Когда там приезжает Маэдо — завтра? Вот пусть сам и разбирается.
Ильтен слегка приободрился. Тоже неплохой выход — свалить часть безумств жены на любовника. Стоило завести его хотя бы для этого.
Разумеется, просто так сидеть и ждать Маэдо было Терезе не по нутру. Она проверила двор номер 10 — новых мешков не появилось, так что она отправилась к Премонситу, не имея настоятельного намерения оторвать его лысую башку. Но свин не оценил. И, что характерно, тоже попытался выставить Терезу, как и хозяин девятой дачи — разве что ни камеры на входе, ни пистолета у него не было. Был лишь хабалистый напор. Тереза потребовала, чтобы он убрал с дороги два рассыпанных мешка.
— Это вы их порвали! — огрызнулся он. — Вы и виноваты. Убирайте сами!
— Выкуси, помоечник! — Она остановила кулак в паре миллиметров от мясистого носа. — Мусор твой, и убирать тебе. Время твое до вечера. Что на закате останется на дороге — сожрать заставлю.
— Нет у вас такого права! Я легавым пожалуюсь, ясно?
— Ясно, ясно, — с улыбкой, которую лишь слепец мог бы назвать доброй, покивала Тереза. — Только сначала сожрешь, а потом пожалуешься. На пищеварение. И удочку отдавай, ворюга!
— Какую такую удочку? — прищурился лысый. — Не брал я у вас никакой удочки. И вообще ничего не брал.
— Ты мне языком не верти и глазки не криви! Это удочка господина Калле.
— Не знаю никакого господина Калле, — заявил он. — А удочку я в Тильгриме купил, ясно?
В прямой видимости удочки не наблюдалось, делать обыск Премонсит не даст: это ростом он невысок, а вход своим пузом полностью перекрыл. Избить его и пройти внутрь, потопчась по нему? Это как раз то, чего внештатный сотрудник службы охраны безопасности делать ни в коем случае не должен. Влезть тайком, имея подозрения — полбеды. Тоже незаконное проникновение на закрытую территорию, вот как с этим мафиозо получилось, но отбояриться можно. Избивать — только если есть повод. Прекратить высыпание мусора в чужой двор — повод что надо, любой безопасник отнесется в этом случае с пониманием к сломанным костям и даже к проникающим ранениям. А избить, чтобы порыться в доме — однозначно плохо. Это выходит разбой с грабежом. Терезе ничего не оставалось, кроме как погрозить наглецу кулаком, еще раз повторить про отбросы на поздний ужин и удалиться, хлопнув дверью.
— Этот твой мафиозо, — сообщил Ильтен, — плачет и на помощь зовет. Я дверь в подвал приоткрыл, так он чуть не захлебнулся воплями. Ты бы проведала его, что ли, а то вдруг помрет.
— Вот сам бы и проведал, раз такой заботливый, — пробурчала она.
В принципе, Ильтен был прав. Задержать преступника — одно, а уморить его — другое. В подвале холодно, вспомнила она. Если он от холода коньки отбросит, то будет нехорошо. Не то чтобы ее, Терезу, одолеют угрызения совести — по ее, так бандиту и надо, — но с точки зрения закона неправильно. И она прихватила с собой в подвал старую куртку.
— Выпустите меня! — Едва она включила свет, послышались истерические рыдания. — Пожалуйста, я ничего не сделал! Клянусь, я не виноват!
— Все вы не виноваты, когда вас поймают, — хмыкнула Тереза. — Ничего, следователь язык развяжет. И сам во всем признаешься, и подельников своих сдашь, и пристяжных, и шестерок…
— Но я правда ни при чем!
— Ка-анечно, — проговорила она издевательски, не веря ни единому слову. — На вот, а то сдохнешь еще.
Она швырнула ему куртку. Тот, разумеется, не поймал: руки-то связаны. Она досадливо щелкнула языком и, подойдя, накинула куртку на трясущиеся плечи. По щекам задержанного текли слезы.
— Развяжите меня! — взмолился он. — Я хочу в туалет.
Тереза присмотрелась и принюхалась. Надо же, в штаны не наделал, терпит. А ведь давненько уже сидит, да в холоде. Скоро лопнул бы, наверное, если б она не зашла.
— Давай, валяй.
Она подтащила таз и стянула с мафиозо брючки вместе с розовыми трусами. Тот покраснел и задрожал еще сильнее.
— Я так не могу! Отвернитесь.
— Ишь ты, нежное мороженое, — усмехнулась Тереза. — Если хочешь, то сможешь. А если не можешь, значит, не так и хочешь — терпи до завтра.
На войне Тереза насмотрелась на то, как правильно обращаться с пленными. Не с такими, кто сдался добровольно, а с захваченными «языками» или просто теми, кого пристрелить вроде не за что, но отпустить никак нельзя. Все эти «развяжите», «отвернитесь»
