Парень за штурвалом резко выдыхает, словно перед прыжком, и бросает:
– Готовлю корабль к сцепке.
Я, ничего не понимая в технических терминах, прислушиваюсь к разговору лишь краем уха. Все мое внимание приковано к экранам, на которых видно, как “чайки” атакуют маленький катерок, копию нашего. Тот пока уворачивается, но и нас подбили не сразу… А в голове море вопросов: почему катер один? Где “Странник” с его службой безопасности?
– Послушай, – вырывает меня из тягостных мыслей пилот. – тебе придется мне помочь.
– Что?..
Ладошки предательски потеют. Не готова я сражаться с пиратами! Не готова! И пилотировать корабль тоже!
– Нужно дойти до шлюза и вручную запустить процесс сцепки. Отсюда не получится, системы повреждены, корабль работает практически только на жизнеобеспечение.
– Я не умею! – меня трясет. Как в таком состоянии хотя бы дойти до этого шлюза, я не представляю.
– Я буду направлять по внутренней связи. Давай, Соня, я не могу покинуть рубку, а без этого нам всем конец!
Тревожный писк приборов ввинчивается в уши, изображение на экранах идет рябью, грозя исчезнуть вообще, оставив нас практически слепыми. Стискиваю зубы так, что те, кажется, крошатся, и выбираюсь из плотно обхватывающего меня кресла. Просто дойти и нажать несколько кнопок. Я справлюсь.
Точно справлюсь, о другом даже думать не буду.
33
Как так получилось, что всего-навсего этим утром я проснулась в собственной койке на “Звездном страннике”, в полной безопасности, а теперь моя жизнь висит на волоске?
На покашивающихся ногах я иду, почти ползу по коридорам катера, который именно сейчас кажется не таким уж маленьким, крепко цепляясь за страховочные поручни. Тот мелко дрожит, весь корабль вибрирует, грозя в любой момент развалиться на куски.
Время то растягивается, то сжимается в пружину, и я даже не могу сказать, сколько занял путь до шлюза. По внутреннему ощущению – целую вечность, но пилот не подгоняет, только говорит по внутренней связи, когда я добираюсь до места:
– Молодец. Теперь открой панель…
Я следую его указаниям, не вдумываясь, все равно не пойму, если что-то будет не так. Служу дополнительной парой рук безымянному пока пилоту, и мысленно обещаю себе, что обязательно добьюсь, как его зовут, если выживу.
“Не если, а когда” – поправляю себя, чтобы не скатиться обратно в истерику.
– Все. Теперь держись там, сейчас потрясет.
Резкий рывок, и я падаю на пол, колени простреливает болью, и эта боль внезапно помогает. Накатывает злость, которая перебивает и страх, и желание забиться в угол и поплакать. На волне этой злости я добираюсь обратно до рубки, хотя стабилизаторы, похоже, отказали окончательно, и лишь благодаря поручням меня не бросает от стены к стене, как резиновый мячик.
В рубку я едва ли не вваливаюсь, с трудом устояв на ногах. Как раз вовремя, чтобы разглядеть на последнем работающем обзорном экране, как стремительно приближается пространственная червоточина, похожая на мираж в пустыне, а затем поглощает маленький катер.
***
Тело обхватывает невесомость, и последний экран милосердно гаснет, оберегая мои расшатанные нервы от лицезрения изнанки пространства.
– Эй, Соня, – зовет меня пилот, которого на месте удерживают ремни. – Ты к какой-нибудь конфессии принадлежишь?
– Н-нет, – от неожиданности я даже заикаюсь. К чему это?
– Жаль. Самое время молиться, – он с мрачным выражением лица зарывается пальцами в волосы. – Чтобы нас выкинуло хотя бы в обитаемом секторе Галактики. Нашей Галактики…
С удивлением смотрю, как передо мной проплывают мелкие шарики воды, похожие на бисер, и со значительным опозданием понимаю, что это я, оказывается, плачу.
Пространственные червоточины относились к тем явлениям, которые разумные народы, населяющие Галактику, так и не сумели подчинить себе. Хотя пытались, но непредсказуемость точек выхода, а также пропавшие без следа исследовательские корабли заставили сосредоточиться на создании их искусственных аналогов. Дорогих, требующих самых тщательных расчетов, но куда более безопасных и управляемых.
После их создания и внедрения в широкий обиход началась новая страница покорения космоса, а естественные червоточины нанесли на звездные карты как потенциально опасные объекты и наказали облетать их стороной.
А мы сунулись прямо в нее, на разваливающемся судне и в компании неизвестного, который тащил наш катер в сцепке.
– Зато “чайки” остались без добычи.
Отчего-то меня этот факт радует недостаточно сильно.
– Борт три ноль три, – оживает консоль связи, и в этот раз я даже не вздрагиваю. Кажется, способность пугаться отправилась в глубокий обморок. – Доложите обстановку.
– Системы жизнеобеспечения работают на шестьдесят процентов мощности, включен режим экономии. Прыжковые двигатели не работают, системы внешнего наблюдения не работают, искусственная гравитация отключена, функционируют два из четырех маневровых двигателей.
– Груда металлолома, – резюмирует невидимка на соседнем катере. – У этой червоточины три известные точки выхода, ближайшая через десять минут. Перемещайтесь к шлюзу, как только нас выплюнет, эвакуируетесь. Оставаться на вашем корыте – самоубийство.
Червоточина не “выплюнула” нас ни через десять минут, в первой точке, ни через сорок во второй… Третья известная точка выхода тоже перед нами не открылась. Зависнув в шлюзовом отсеке в легком скафандре в ожидании неизвестно чего, я уже даже не в состоянии бояться. Отупляющая усталость наваливается тяжелым одеялом, и если бы не невесомость, я бы стекла по стенке на пол, наплевав, как это выглядит.
А так мы парим безвольными медузами, которых несет течение в неизвестность, без возможности хоть что-то изменить и на что-то повлиять. Чудовищная беспомощность, рядом с которой все, что я переживала раньше. терялось и превращалось в мизер, не стоящий внимания.
От тревожного мигания светильников мутит, от воя тревожной сигнализации раскалывается голова, и хочется, чтобы все это закончилось, хоть как-то закончилось.
И вдруг пространство сжимается в точку вместе со мной, пилотом, катером… И я понимаю, почему это называют “червоточина выплюнет”.
По ощущениям нас именно выплевывает, причем предварительно пережевав.
– Все, перебирайтесь ко мне, – слышу сквозь шум в ушах, но уже не понимаю, не мерещится ли мне. Мир вокруг гаснет, а я соскальзываю в спасительное беспамятство.
34
Прихожу в себя от того, что кто-то довольно бесцеремонно тащит меня на плече. Перед глазами маячит стандартный легкий скафандр, иногда мелькают серые плитки пола… Тошнота накатывает с новой силой, я судорожно дергаюсь, потому что скафандр все еще на мне, даже лицевой щиток не сдвинут, и идея очистить желудок в таком положении кажется совсем уж сомнительной.
От резкого изменения положения тела в пространстве голова идет кругом, и я не сразу обращаю внимание, что с пилотом мы больше не одни, а обстановка довольно напряженная. Рубка абсолютно идентичная той, в которой я недавно обреченно наблюдала за приближением “чаек”, только свет горит ровно, не мигает, системы работают бесшумно, как и положено в штатном режиме, и не слышно тревожных сигналов систем.
А главное – пополнение нашего крошечного экипажа.
Он сидит в кресле первого пилота, настолько естественный на этом месте, что кажется странным, почему раньше я этого не замечала. Лиам, нагловатый стюард, мишень для обстрела глазами женской половины обслуживающего персонала и некоторых пассажирок… Или нет?
Тяжелый взгляд, жесткая складка у губ, отсутствие привычной усмешки… И странно помятое и поплывшее лицо, словно червоточина прожевала его в буквальном смысле. Передо мной незнакомый и откровенно жутковатый мужчина, который сверлит взглядом “моего” пилота.
Я замираю на месте, не понимая, что происходит, и куда бежать. Молчание тревожной сигнализации и ровный фоновый шум двигателей за переборками успокаивают, но это единственный плюс ситуации, в которой мы все оказались.
