Комаровски изображал шоу одного актера – кривлялся, прыгал вокруг Кирилла и Ингвара, посылал Лене воздушные поцелуи. Но глаза его при этом оставались холодными, а взгляд оценивающим. И смотрел он чаще всего на меня.
Маша-Маша, ну почему я не дожала тебя тогда, когда ты не захотела говорить про этого парня, сообщив только, что доверять ему нельзя?
– Отбой по кораблю, – перекрывая музыку, сообщил бортовой ИИ.
Лена хихикнула:
– Как в лагере в седьмом классе.
Да? Нет, мне лучше помолчать. Мы с телом синхронно вздохнули. Оно все помнило, только сказать не могло. Мальчишки, конечно же, расходиться не хотели. На то они и мальчишки.
– А ну его! – азартно выкрикнул Солнце.
Тхао и Кирилл поддержали, но рассудительный Ингвар сказал:
– Они закроют отсеки, и будем мы ночевать на полу второй палубы.
– Да, парни, это ж Космофлот, они все могут, – в тон ему проговорил Комаровски. – Собираемся и по каютам.
Лена тут же поднялась и потянула за собой меня.
– Спасибо, мальчики.
– Как? Только спасибо?! А поцеловать?! – хором спросили нас.
Они, наверное, и это репетировали?
Лена пошла прямо к своему Комаровски, и легким поцелуем в щечку ей отделаться не удалось.
– Все, как всегда, – рассмеялся Кирилл. – Маш, тебе отдуваться за обеих.
Ой-ой-ой… Что говорила в таких случаях Маша? Я молча подошла к Ингвару, легко мазнула губами по его щеке и тут же повернулась к Тхао. Тот покачал головой и показал рукой на губы:
– Со мной ты так просто не отделаешься.
– А как же Сай Дже? – ехидно спросила я.
– Что Сай Дже не узнает, то ей и не повредит, – заявило это чудо.
Ну ладно, кукольный мальчик. Держи свой поцелуй. В лобик.
Смех Солнца был таким заразительным, что Кира я целовала раз пять – все неудачно, мы то сталкивались носами, то лбами в новых приступах хохота. С Логиновым стоило бы обойтись так же, но он сам легко чмокнул меня в нос, взял за руку и повел на выход. Так естественно, будто делал это каждый день.
Нет, возможно, он поступал так и раньше, но не со мной. Хотя… телу было приятно. Впереди целеустремленно вышагивал Кир, пытаясь догнать Тхао и своего благоразумного соседа – Ингвара. А Комаровски с Леной уже покинули вторую палубу. Когда Солнце остановился у нашей с Юлькой двери, стало ясно – в свою каюту ему путь заказан. Так же, как и то, что до утра Лена не вернется.
Но его это совсем не беспокоило. Он улыбнулся и безмятежно поправил висевшую за спиной гитару. Приглашать его к себе бессмысленно, там Юлька. Ей завтра работать и работать в том же темпе. Пусть спит.
Мы с телом, посовещавшись, двинулись к каюте напротив. Она была пустой, вопрос только – заперта или нет.
– Умница, Машка, – сказал Солнце своим невозможным голосом.
Не знаю, как бы я реагировала на него, будучи в своем теле, но Машино передавало совсем недвусмысленные сигналы. Похоже, она стопроцентная аудиалка. Особенно если вспомнить реакцию на голос Двинятина. Дверь мягко закрылась за нами, и Солнце уверенно шагнул к койке.
– Как давно мы с тобой не разговаривали, – сказал он. – Ты помнишь, когда это было в последний раз?
Я покачала головой.
– Ты сегодня молчаливая, – он заглянул в глаза Машеньки. – Что у тебя произошло?
– Все хорошо, – ответила я.
– Ну и ладно, – легко согласился Логинов. – Хочешь, я тебе спою?
Я почувствовала предвкушение – явно не мое. Для тела Маши это было не внове. А вот мне никто никогда не устраивал персональных концертов. Несправедливо! И Солнце провел пальцами по струнам, словно пробуя звук… Взял первые аккорды, а потом запел.
Как же много потеряло человечество, перейдя на синтетическую – неживую – музыку… Одна песня сменяла другую, пронимая до… до моей психоматрицы, и слова казались наполненными глубоким смыслом, а струны гитары заменяли собой все синтетик-оркестры мира.
– Ну вот, Машка, ты опять плачешь, – сказал вдруг Солнце, откладывая инструмент в сторону.
С удивлением провела пальцем по щеке и уставилась на влажную кожу. Слезы текли, текли сами по себе, а я… опять не контролировала процесс. Кажется, это когда-то давно назвали катарсисом? Или – великой силой искусства? Запуталась.
– Маш, ну, Маш, успокойся, – прошептал Логинов.
Взял не мое лицо в свои ладони и начал сцеловывать все бегущие слезинки. Я… подумала, что заслужила небольшую разрядку, тем более, что изрядную долю стрессов мы с телом пережили из-за недомолвок и откровенных утаиваний его хозяйки. И перехватила инициативу.
Солнце зажегся легко. Он все, наверное, делал легко. А меня, ко всему прочему, еще и разбирало любопытство – каково это, любить в другом теле? Поэтому мы оба спешили – спешили сорвать друг с друга одежду, поймать губами другие губы, испробовать сладкий яд наслаждения…
Мелькнула мысль, что про яд я теперь буду вспоминать каждый раз.
– Не отвлекайся, – простонал мне в губы Солнце.
Откуда он знает?! Еще один аналитик?!
– Маш-ша-а… Ты еще можешь думать? Сейчас исправим…
Его движения замедлились, ласки стали невесомее, а поцелуи, наоборот, глубже. Надо признать, что не мое тело он знал намного лучше меня. Спустя миг я действительно не соображала от гормональной бури, взорвавшей Машин мозг. А чуть позже меня настиг оргазм, да какой! По моей личной шкале – баллов на семь, не меньше! А ведь я ощущала все это опосредованно…
Потом мы лежали рядом, постепенно остывая и отдаляясь друг от друга. Пальцы Солнца выписывали замысловатые фигуры на моем… Машином животе, но я знала – он уже не со мной. Да и я не чувствовала ничего, кроме благодарности за снятие стресса.
– Почему ты пошла со мной, а не с Киром? – неожиданно спросил Логинов.
– Потому что ты позвал, а он – нет, – ответила я бездумно.
Ей-ё! Кажется, это слияние! Тело и я… Мы были вместе! И я дала верный ответ!
– Бедный, наивный я… – рассмеялся Солнце. – Значит, никакой любви?
– Какая любовь? – ответила я почти словами Юльки. – Гормональное подростковое безумие.
Сказала и поняла, что именно так все с Машей и было. Плюс его невероятный голос и обаяние.
– А у Кира… тоже гормональное подростковое? – вдруг серьезно спросил он.
– Я не знаю.
– Знаешь, Маша. И я знаю. Очень тебя прошу, подумай.
– Ладно, – я зевнула, – давай спать.
Подумаю, обязательно подумаю, но не сейчас.
– Спи, – ответил он, – а я попишу, меня после тебя вдохновением накрывает.
Рано утром, первой выходя из будто бы пустой каюты, я столкнулась с Леной, тоже возвращавшейся к себе. Мы с пониманием переглянулись и открыли каждая свою дверь.
